доверяю, – сказал он через пару минут раздумий, – но что-то всё это какой-то дурной мистикой отдаёт.

– Если судить по его рассказу, то получается, что этих... – Горбачёв замер, подбирая слово, – этих злополучных пришельцев немного. Они могут причинить достаточно большой урон, но только в одном месте. Так?

– Не знаю, – честно ответил Лигачёв. – Чебриков, если и видел кого, то только двоих. Про остальных мы знаем только с их же слов. Верить я бы не стал, а как проверить?

– Свалились на нашу голову! Тут свои проблемы не знаешь, как решить, ещё и эти... Чёрт бы их всех побрал! – Горбачёв выплеснул эмоции и уже спокойнее продолжил. – Егор, как считаешь, а какие могут быть истинные цели у этих, – он пошевелил пальцами над головой.

– Не могу знать, но думаю, что совсем не те, что они Черненко озвучили. Кто ж полетит за тридевять земель лаптем киселя хлебать?

– Это-то понятно! Не понятно мне, для чего им потребовалось разоружить нас. Рас они требуют, чтобы мы сели за стол переговоров с американцами, значит, хотят, чтобы и те тоже уничтожили своё оружие.

– Мне кажется, они хотят ослабить Землю, чтобы установить здесь свои порядки.

– Верно! Но зачем? Им не хватает места у себя? Им не хватает каких-то ресурсов?

– Я думаю, что идти у них на поводу не стоит. – Твёрдо сказал Лигачёв. – Переговоры – это хорошо, но никто не ограничивает нас во времени. Громыко на какую дату договорился в январе?

– Не важно. После смерти первого лица, мы сроки имеет право пересмотреть. Надо будет отдельно над этим подумать.

Горбачёв начал смешно копаться в лежащих перед ним бумагах.

– Егор Кузьмич, ты Харитона знаешь?

– Слышал, конечно, об этом уникальном человеке, но чтоб самому лично... – проговорил Лигачёв, и задумался ненадолго. – Нет, лично я с ним не знаком.

– Жаль... Ладно, это потом. Давай, мы Громыко пригласим и с ним вместе вспомним, что он там такого в Женеве натворил.

– Он разве не доложился?

– Конечно, доложил, всё честь по чести, но тут такая каша заварилась. Проще чем самому вспоминать, вызвать и ещё раз его послушать.

Через четверть часа в кабинет вошёл новоиспечённый Председатель Президиума Верховного Совета СССР.

Для человека далеко за семьдесят Громыко выглядел достаточно бодро. К концу рабочего дня, когда он уже предвкушал скорое возвращение домой, звонок Генерального заставил его вернуться в деловой ритм. Впрочем, для высших чиновников это было нормальное явление, и он воспринял звонок, как привык – начальство вызывает, надо идти.

– Андрей Андреевич, напомните мне, пожалуйста, чем закончились переговоры с Шульцем? – не тратя время на приветствия, сходу начал Горбачёв. – Вы же понимаете, что надо готовиться к переговорам, а тут ещё всякая чертовщина...

– В заключительном коммюнике написали, что переговоры на высшем уровне должны состояться 12 марта. Цель переговоров начать новый раунд, то есть последовательную серию переговоров, чтобы прийти к ликвидации ядерного оружия полностью и повсюду.

– Даже так? – Горбачёв покачал головой. – А не слишком ли круто посолили?

– Константин Устинович, лично мне звонил и лично требовал внести в протокол слова о полной ликвидации. – Громыко удивлённо посмотрел на Генерального. – Я же вам, Михал Сергеич, докладывал.

Последние слова Горбачёв пропустил мимо ушей.

– Нет, ну это просто не реально! – возмущённо проговорил он, выходя из-за стола. – Это ж никакой баран, ни в какие ворота не влезет. Наши предшественники, наш многострадальный народ столько перенесли, чтобы у страны появился ядерный щит. И теперь его надо уничтожить?

– Но ведь это не только щит... – удивился Громыко неожиданной реакции Генерального, до этого тот всегда выступал за сокращение вооружений. – Чем больше ядерных зарядов, тем выше вероятность случайного срабатывания.

– Я думаю, надо будет сделать так, – Горбачёв помахал над головой указательным пальцем. – Вести переговоры долго и упорно. Андрей Андреевич, это же, кажется, ваши слова: «Лучше десять лет переговоров, чем один день войны»?

– Мои слова, да. И я полностью готов за них отвечать.

– Правильно, я тоже с вами здесь согласен. Нам надо будет просто вести переговоры, не переходя от слов к делу. Кстати, а что американцы говорили про космос?

– Шульц всячески увиливал от ответов по этой теме, – пожал плечами Громыко. – Я и так и этак пытался его на эту тему натолкнуть. Никак не получалось. Он всё время переключал внимание на наше превосходство по количеству ядерных зарядов.

– Вот это плохо! – воскликнул Горбачёв. – Для нас очень важно разоружение по космическому направлению. Андрей Андреевич, как вы считаете, что могло бы их заинтересовать?

– Много что, – немного подумав, ответил Громыко. – Вывод войск из Афганистана, например. Реформы в Польше, тоже могут быть ими рассмотрены. Наше присутствие в Ираке и Сирии... Но главное, это сокращение наших стратегических ракет.

– А давайте рассмотрим такой вопрос! Предложим им идею о сокращении, скажем, что мы готовы, но не просто так, а в обмен на готовность к переговорам о космических вооружениях с их стороны. Ну, вы же понимаете, что обещать, еще не значит жениться. А мы даже и обещать пока будем только, чтобы на эту тему поговорить. Пообещаем пообещать, – усмехнулся своей шутке Горбачёв.

– Если вопрос ставить таким образом... – задумался Громыко. – Надо будет очень тщательно готовиться. Тут с наскоку можно дров наломать. Ещё у нас министр иностранных дел новичок. Думаю, что не меньше полугода потребуется.

– Вот и хорошо! Чем дольше, тем лучше, – обрадовался Горбачёв. Торопиться не надо! Эдуард Амбросиевич быстро научится, он ученик Андропова. Мужчина хваткий. Да, и вы, надеюсь, не откажете ему в помощи.

Он энергичной походкой прошёл по кабинету, вернулся к столу и, повернувшись к присутствующим товарищам, театрально завершил совещание.

– Думаю, есть все основания для чувства удовлетворения результатом нашего сегодняшнего разговора. Поехали, товарищи, по домам.

***

Главным для ускорения научно-технического прогресса, как главного условия увеличения производительности труда, Горбачев видел развитие машиностроения. К 1985 году треть советского оборудования устарела. На «ускорение» в машиностроении партия выделила невероятную сумму - 200 млрд. рублей, в два раза больше, чем за предыдущие десять лет! А так как машиностроение в СССР