– грязная снежно-ледяная каша. Выпавший снег тут же таял. Чуть не плюсовая температура превратила сугробы вдоль дорог в просевшие чёрные торосы.

У крыльца лечебного корпуса прибрано, ноздреватый снег искрился в свете яркого фонаря. В дубленке, наброшенной на плечи, прибывших встречал Щасов.

– Состояние Константина Устиновича стабильно тяжёлое, – доложил он гостям сразу после дежурного обмена приветствиями. – Но он в сознании. Ждёт.

Генеральный, которому уже трудно не только говорить, но и вдыхать кислород, сидел в кровати, привалившись спиной к поднятой большой подушке.

– Константин Устинович, мы работаем над тезисами Пленума по научно-техническому прогрессу... – начал торопливо Горбачёв.

Черненко поморщился недовольно, потом останавливающим жестом остановил словесный поток гостя.

– Подожди, Михаил, не до того сейчас, – он втянул с неприятным шумом очередную порцию кислорода. – Я скажу, и прошу тебя сделать...

– Я, лёжа тут, много думал, – сипло начал Черненко. – Виктор ты же помнишь ту странную ночь перед Новым годом?

– Конечно, – сказал Чебриков и шагнул вперёд. – Такое забыть не возможно. Слава богу, никто кроме нас этих пришельцев не видел. Я уже начал думать, не сон ли это был.

– Нет, не сон, я же почти месяц после них чувствовал себя относительно хорошо. Думал даже, что на поправку дело пошло... Вон даже в выборах поучаствовал... – серые губы Черненко чуть дрогнули, но улыбаться он тоже уже не мог.

Генеральный секретарь закрыл глаза. Всем показалось, что он уснул, но это просто пауза. Веки его поднялись, и он продолжил.

– Михаил, тебе предстоит сделать очень важное... дело. Мы здесь... на Земле действительно заигрались. Только игрушки... К нам даже гости из космоса прилетели, чтобы эти опасные вещи отобрать. Виктор Михалыч сви... – он сделал короткий глоток кислорода. – Свидетель. Были тут у меня... Уговаривали отказаться от нашего ядерного щита. Пугали страшными последствиями.

– Так и было, – вставил слово Чебриков, когда Константин Устинович сделал очередную паузу. – Баба была красная, как варёный рак. А мужик вроде обычный смуглый, как какой-нибудь кавказец.

– Товарищи, вы что шутки шутите? – оторопел Горбачёв. И тут он вспомнил декабрьский визит в Лондон и странную команду из Москвы. – Константин Устинович, это по вашему указанию я тогда передал Тэтчер запрос на переговоры о разоружении?

– Нет, по их.

У Горбачёва отпала челюсть от такого признания. Он стоял, не зная, что сказать.

– 29 декабря они нам наглядно продемонстрировали их силу, – сказал Чебриков. – Тогда проходили плановые испытания наших крылатых ракет. Так эти наглецы взяли и одну нашу ракету отправили в Финляндию.

– А почему финны молчали? – удивился ещё больше Горбачёв. – Если по ним прилетало нашей ракетой они всегда ноту...

– Так ракета упала где-то в Лапландии, в какое-то из их озёр, ничего не разрушила, не повредила. Наверное, поэтому не стали ничего требовать. Но само падение зафиксировали. Отклонение от цели более 300 километров! При этом наши локаторы никаких посторонних объектов в окрестностях квадрата пуска не зафиксировали.

– Знаете! Это уже ни в какие ворота! – возмутился Горбачёв. – Может быть, это и браться по разуму, но так нагло шантажировать СССР! Я понимаю, что мы от них отстали в технологиях, но это не даёт им права вмешиваться...

– Остановись, Миша! – в голосе Черненко вдруг откуда-то проявилась твёрдость. – Кроме того, что они показали силу, они вполне справедливо указали, что при том количестве ядерного оружия, что произведено нами и американцами, шанс случайного начала ядерной войны увеличивается.

– В своё время покойный Леонид Ильич сам подошёл к этой мысли, – присоединился Чебриков. – Мы же политику разрядки не просто так начали. Но эта сволочь голливудская всё нам испортила. И после его выпадов гонка пошла ещё быстрее.

– Миша, пообещай... дай слово коммуниста, что ты сделаешь всё, для того чтобы уменьшить ядерное противос... – силы окончательно оставили Черненко.

– Врача! – закричал Лигачёв, до этого молча стоявший у двери в палату. – Константин Устинович без сознания.

По коридору с поста уже бежала дежурная сестра, в конце коридора хлопнула дверь ординаторской, выпуская бригаду реаниматологов.

– Товарищи, покиньте, пожалуйста, помещение, – Шушалин строго посмотрел на слегка растерявшихся представителей власти. – Сейчас лечащая бригада будет проводить комплекс реанимационных мероприятий. Вы будете нам мешать.

Внезапно глаза Черненко открылись, рука, дрожа, поднялась в направлении Горбачёва, а изо рта раздался сипящий сдавленный шёпот:

– Миша! Ты должен! Ты должен возглавить партию... Ты... – он хотел сказать ещё что-то, но силы окончательно покинули его и Константин Устинович провалился в обморочный мрак.

10 марта Михаил Сергеевич вернулся домой немного позже обычного. Он предвкушал чашечку крепкого чая, как вдруг звонок телефона вернул его к печальной действительности. Звонил Щасова с известием о смерти Черненко. Горбачёв сразу связался с Громыко, Тихоновым, Боголюбовым и назначил заседание Политбюро на 11 часов вечера.

– Черненко всё? – спросила Раиса Максимовна.

– Щасов позвонил, сказал, что «в 19.15 в связи с лёгочной недостаточностью...».

– Поезжай пораньше, сразу будешь в роли хозяина.

– Да, Рая, я так и сделаю. Только я бы поел, голоден как волк...

По предварительной договоренности с Громыко, они встретились минут на двадцать раньше назначенного времени.

– Андрей Андреевич, надо объединять усилия: момент очень ответственный.

– Да, Михаил, договорённости в силе.

– Я исхожу из того, что мы с вами сейчас должны взаимодействовать.[2]

– Щербицкий сейчас в Канаде, Романов в Паланге, мы в большинстве.

– Вот и не будем товарищей беспокоить, сообщим по факту. – Усмехнулся Горбачёв, так удачно для него складывающимся обстоятельствам.

К одиннадцати начали подъезжать другие члены Политбюро и Секретариата ЦК.

Пользуясь прямым указанием Черненко, Горбачёв взял на себя роль председателя и сообщил о случившемся. Встали, помолчали. Заслушали, приглашенного на заседание, Щасова. Он кратко доложил историю болезни и обстоятельства смерти.

– Товарищи, нам надо готовить документы, собирать Пленум ЦК КПСС. – сказал Горбачёв.

Никто не возражал. Лигачеву, Боголюбову, Соколову дали поручение обеспечить своевременное прибытие членов ЦК в Москву, с привлечением МПС и воздушного флота.

Создали похоронную комиссию, включив в нее всех членов Политбюро. Когда встал вопрос о председателе комиссии, вышла небольшая заминка. Председателем комиссии по организации похорон умершего генсека, как правило, назначался будущий генсек.

– А почему медлим с председателем? – вдруг