Прошло столько времени, и уже невозможно ответить на эти вопросы, смысл всей истории так и останется недосказанным. Как это ни раздражает, но мир устроен именно так беспорядочно, подумала Джолетта, концы не сходятся с концами и повисают без связи в протяженности лет.

И все же она продолжала размышлять о дневнике, и одна мысль не давала ей покоя. Совершенно ясно, что страницы в ее руках — это не та тетрадь, которую начала Вайолетт на пороге своего большого путешествия. Этот факт открывал возможности, о которых она не думала раньше. Что-то могло быть умышленно изменено специально для этой копии, например даты и события; кое-что могло быть добавлено, или опущено, или слегка переосмыслено в соответствии с намерениями Вайолетт.

Не было оснований полагать, что Вайолетт могла это сделать. В конце концов, она вела дневник для себя, а не для того, чтобы кого-то удивить или что-то скрыть. Если бы она хотела утаить свой роман от потомков, достаточно было бы уничтожить записи о нем. Но тем не менее Джолетте хотелось проверить кое-что здесь, в Италии, и дома, в Новом Орлеане.

Стук в дверь прервал спокойное течение ее мыслей. Она догадалась, кто это. Она не только узнала этот стук, но и подсознательно ждала его с того самого момента, как вернулась в гостиницу.

Роун стоял, опираясь одной рукой о дверной косяк. Он осмотрел ее с головы до ног, и, кажется, осмотр удовлетворил его. Он медленно кивнул.

— Думаешь, ты очень хитрая, да?

— Что?

— Ты отлично знаешь, о чем я говорю.

Он прошел мимо Джолетты, остановился посреди комнаты и, осмотревшись, продолжил:

— Достаточно заставить мужчину задуматься, не нарочно ли ты это сделала.

Она громко захлопнула дверь.

— Я не просила тебя бегать за мной, как мать-наседка. Я взрослая женщина и имею полное право выходить из комнаты без твоего разрешения.

Стоя спиной к ней, Роун оглядел стоявшие рядом две кровати и с расстановкой произнес:

— Когда ты это делала, ты должна была знать, что любые договоренности станут невозможными.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сказал. До отхода ко сну я перенесу свои вещи сюда.

Она повернулась и посмотрела на него в упор.

— Только попробуй, я попрошу портье вызвать полицию. Я действительно это сделаю.

— Делай, а я скажу им, что это просто ссора любовников. И можешь сколько угодно объяснять любвеобильным итальянским мужчинам, почему во Флоренции тебе вдруг разонравилось то, что доставляло удовольствие в Венеции.

— И у итальянских женщин может меняться настроение.

Роун на минуту задумался.

— Я скажу им: она требует, чтобы я на ней женился, и не пускает меня, пока я не соглашусь.

— Ты не посмеешь.

— Посмотрим. — От решимости, светившейся в его глазах, они приобрели стальной цвет.

Джолетта глубоко вдохнула, затем медленно выдохнула:

— А я скажу, что ты — мошенник, который соблазняет женщин с намерением что-то от них получить.

Его глаза сузились.

— Ты действительно так думаешь?

— Почему бы и нет? — И поскольку он стоял молча, даже не делая попытки ответить, она продолжила:

— Но не стоит устраивать такой цирк, чтобы получить дневник Вайолетт. Оставайся в своем номере и возьми его. Только дочитать, а не насовсем — зачем он тебе насовсем?

— Ты так считаешь? — Вызов в его голосе вдруг исчез.

Джолетта кивнула и, отвернувшись, невыразительно добавила:

— Аллин умер.

— Нет! — воскликнул он с такой болью, словно смерть случилась только что с близким ему человеком, членом его семьи.

Она медленно опустилась на одну из двух кроватей. Ей показалось странным, что она знала, как потрясет его это известие.

— Я предполагал, — сказал Роун, присаживаясь в изножье другой кровати. — Когда Вайолетт жила в Новом Орлеане, о нем ни разу не упоминалось. Может быть, она порвала с ним, но не думаю. И непохоже, чтобы он бросил ее.

Она быстро взглянула на него. Роун сидел, уставившись на свои руки. У нее в голове появилась смутная мысль, и, не успев ее додумать, она спросила:

— Ты помнишь, что ты сказал в Англии, когда я задала тебе вопрос про язык цветов?

— Нет. Наверное, первое, что пришло в голову.

— Ты говорил про розмарин.

— Ну, это все знают. — Он рассеянно улыбнулся. — «Прощай, прощай и помни обо мне». «Гамлет».

— Отнюдь не все, — сухо возразила Джолетта. Он посмотрел на нее с недоумением.

— К чему ты клонишь?

— Ни к чему.

Надо бы ей усвоить — так не бывает, реинкарнированные любовники не возрождаются в другом обличье, чтобы соединиться вновь. Такие вещи — развлечение для людей с чрезмерно развитым воображением, чепуха, не имеющая отношения к реальной жизни. «Протри глаза», — как сказала бы Мими.

— Кто убил Аллина? — спросил Роун. Она подняла бровь.

— Откуда ты знаешь, что его убили?

— Уровень холестерина у людей в те времена был чрезвычайно высок, но он, кажется, был не из тех, кто умирает от сердечного приступа. К тому же кто-то ведь пытался проткнуть его на вокзале.

— По-видимому, те же люди. Вайолетт не пишет, да я и не уверена, что она это знала. Возможно, сам Гилберт прятался поблизости — видели, как кто-то наблюдал за виллой. Меня не удивило бы, если он нанял людей для этого дела. Благоразумием он не отличался.

— Кажется, старина Гилберт не слишком хорошо знал женщин; по большей части он сам виноват в своих несчастьях. Но и у него имелись некоторые основания, чтобы быть сердитым.

— Ты его оправдываешь? — удивленно спросила Джолетта.

— Я просто хотел сказать, что именно скучные и чопорные мужчины порой бывают особенно ревнивы. К тому же в те времена считалось правильным не только ревностно реагировать на дурное поведение жены, но и наказывать ее за это.

— Кажется, Гилберт так и полагал.

— Но ясно, что он выбрал не лучший способ вернуть жену.

— Но вернул-таки! Вот что мне трудно понять.

— И да и нет, — возразил Роун.

— Что ты имеешь в виду?

— Ему не удалось вернуть ее по-настоящему, поскольку впоследствии они никогда не жили вместе.

— Кто тебе сказал? — резко спросила Джолетта, и глубокая складка пролегла у нее между бровями.

— Мать Натали, когда она рассказывала о том, как Вайолетт начала производить духи на продажу, — ответил он, по-прежнему сосредоточенно думая о своем. — Как бы там ни было, мне кажется, что быть мужем и не сметь притронуться к любимой женщине из-за того, в чем сам виноват, — это просто пытка.