Адвокат Каменс взял слово:

– Если мой глубокоуважаемый коллега действительно завершил свое выступление, я с позволения суда замечу, что последними словами он практически подытожил суть выступления и обнажил его смысл. «Финансовые интересы его будущих наследников и правопреемников»! Совершенно очевидно, что заявители убеждены, будто мой клиент должен вести свои дела таким образом, чтобы гарантировать его племянницам, племянникам и их потомкам ничем не заслуженное беззаботное существование до конца их жизни. Жена моего клиента умерла, и своих детей у них не было. Известно, что мистер Гарриман всегда был щедр к своим сестрам и их детям в прошлом и, кроме того, он позаботился о ежегодных выплатах для ближайших родственников, не имеющих достаточных средств к существованию.

Теперь же ближайшие родственники моего клиента, как стервятники – хуже, чем стервятники, потому что они даже не позволяют ему умереть спокойно, – решили воспрепятствовать его праву наслаждаться своим состоянием так, как ему заблагорассудится. Верно, он распродал все свои владения, но что же тут странного, когда пожилой человек решает отойти от дел? Верно, в результате этой финансовой операции он потерял какую-то часть своих средств, однако, как говорится, вещь стоит ровно столько, сколько за нее дадут. Мой клиент решил уйти на покой и потребовал наличные – что же тут необычного?

Я согласен, он отказался обсуждать свои действия с нежно любящими его родственниками. Но с каких это пор человек должен обсуждать со своими племянниками вообще что бы то ни было?

Поэтому мы просим глубокоуважаемый суд подтвердить право моего клиента поступать со своей собственностью таким образом, как ему заблагорассудится, отклонить исковое заявление родственников клиента и указать им на то, чтобы они не лезли в дела, которые их не касаются.

Судья снял очки и в задумчивости протер стекла.

– Мистер Каменс, этот суд относится к свободе личности с неменьшим уважением, чем вы. Можете быть уверены, любое его решение будет принято исключительно в интересах вашего клиента. Тем не менее люди действительно стареют, действительно порой впадают в старческие заблуждения, и в таких случаях они нуждаются в защите от самих себя. Я откладываю вынесение решения до завтра. Заседание суда закрывается.

Закат в пустыне возбуждает аппетит не хуже, чем варьете в ресторане. Чарли убедительно доказал это, старательно подобрав куском хлеба последние остатки мясной подливы в тарелке, после чего Гарриман протянул молодым людям по сигаре и взял одну сам.

– Мой врач утверждает, что это вредно для сердца, – заметил он, раскуривая сигару, – но с тех пор, как я прибыл к вам сюда, на ранчо, я чувствую себя намного лучше, и его рекомендации вызывают у меня серьезные сомнения. – Гарриман выпустил облако серо-голубого дыма и продолжил: – Похоже, здоровье человека больше зависит не от того, что он делает, а от того, хочется ли ему это делать. Я вот сейчас делаю как раз то, что мне хочется.

– Чего же еще желать от жизни? – согласился Макинтайр.

– Как, ребятки, продвигается наша работа?

– У меня почти полный порядок, – ответил Чарли, – сегодня мы закончили повторную опрессовку новых баков и топливопровода. Все наземные проверки проведены, осталось только откалибровать датчики. Это быстро – всего часа на четыре, если ничего не случится. А как ты, Мак?

Макинтайр принялся загибать пальцы:

– Продукты и вода уже на борту. Три скафандра плюс один запасной и аварийные наборы. Медицинские припасы. Все, что необходимо для стратосферного полета, входило в комплектацию с самого начала. Пока не прибыло только навигационное оборудование для сближения с Луной.

– Когда вы его ожидаете?

– С минуты на минуту. Считайте, что оно уже здесь. Кстати, оно не так уж и нужно. Вся эта болтовня о том, как трудно добраться до Луны, – полная чушь, они хотят произвести впечатление на публику. Вы ведь в любой момент можете видеть пункт назначения – это совсем не то, что навигация в океане. Дайте мне секстант и хороший радар, и я посажу вас в любую точку на Луне, какую захотите, не заглядывая в астрономический каталог или таблицы светимости. Мне достаточно просто знать величины относительных скоростей.

– Будет тебе хвастаться, Колумб! – сказал Чарли. – Мы и так верим, что шляпой в стену ты не промахнешься. Надо понимать, ты готов отправиться прямо сейчас, а?

– Точно.

– Ну раз так, то я вполне могу провести калибровку и сегодня. Что-то я немного нервничаю – уж слишком гладко все шло до сих пор. Если ты мне поможешь, мы управимся еще до полуночи.

– Ладно, только сигару докурю.

Некоторое время они курили в молчании. Каждый думал о приближающемся полете и о том, что с ним связано. Гарриман старался унять возбуждение, охватившее его при мысли о том, что мечта всей его жизни вот-вот осуществится.

– Мистер Гарриман?

– А? Что, Чарли?

– Как люди становятся богатыми – вот как вы хотя бы?

– Богатыми? Трудно сказать. Я никогда не старался разбогатеть. Никогда не хотел ни богатства, ни известности, ни чего-либо еще в таком духе.

– Как это?

– Просто я хотел жить долго и все увидеть своими глазами. Впрочем, парней вроде меня было тогда много: мы сами мастерили радиоприемники, делали телескопы и строили аэропланы. У нас были научные клубы, подвальные лаборатории, научно-фантастические лиги – для таких, как мы, в одном номере «Электрического экспериментатора» больше романтики, чем во всех книгах Дюма. Нам не хотелось стать одним из героев Горацио Алджера[97] и разбогатеть, нет, – мы просто мечтали строить космические корабли. И некоторым из нас мечта покорилась.

– Да, папаша, судя по твоим словам, вы нескучно жили.

– Так оно и было, Чарли. Двадцатый век – век романтики и надежд, несмотря на все его трагедии. И с каждым годом он все лучше и интереснее. Нет, я не хотел быть богатым, мне просто хотелось прожить до тех пор, когда человек отправится к звездам, и, бог даст, полететь на Луну самому. – Гарриман осторожно стряхнул на блюдце столбик белого пепла. – Я прожил хорошую жизнь. Мне не на что жаловаться.

* * *

Макинтайр оттолкнул кресло назад: