Отец никогда не верил в такие вещи, Рики — тоже, а мама верит слишком истово. Ее призраки и домовые — хорошая прививка против разного рода откровений и видений.

И вот я на площади перед базиликой.

Старинную церковь, поврежденную землетрясением, поддерживают строительные леса. Неподалеку — новая церковь, которую весь мир воспринимает как недостроенный терминал аэропорта Хосе Марти. Но именно сюда стекаются пилигримы со всего мира — здесь, как говорят, является сама Пресвятая Дева.

Я сняла черную шапочку и вошла в храм. Шла полночная служба, однако в базилике почти не было свободных мест.

Я плохо знаю церковные порядки, но мессу служили как встарь, на латыни, несмотря на принятые Вторым Ватиканским собором декларации. Мужчины и женщины рядом со мной опускались на колени, поднимались с колен, бормотали молитвы. Я повторяла их действия, стараясь совершать их одновременно с паломниками.

Где же Пресвятая Дева?

Что все эти люди надеются увидеть?

Подошла девочка с блюдом для сбора пожертвований. Я положила несколько песо и получила изображение Смуглой Девы. Тут до меня дошло, что это копия большого образа, висящего в центре храма, над алтарем. Значит, вот она, Богоматерь, покровительница всех мексиканцев, всех женщин, всей Латинской Америки.

У нас-то на Кубе Смуглой Девой называют богиню Очун, в сантерии это богиня любви и красоты.

По окончании службы я зажгла свечу и поставила как можно ближе к образу Пресвятой Девы.

Преклонила голову.

— Прими эту свечу от имени другого, — прошептала я.

Дева видит все. Она все понимает.

Движущаяся бесступенчатая дорожка никому не позволяет задерживаться под образом. Движущаяся дорожка в храме — это похоже на шутку, но верующим не до шуток. Лица их залиты слезами. Женщины, неспособные зачать, просят исцеления от бесплодия, больные смертельными формами рака — спасения от смерти, матери детей-инвалидов тянут к Деве своих младенцев.

Плач, чад от свечей, мольбы.

Пожалуй, с меня хватит.

Я попятилась, выбежала на свежий воздух и глубоко вздохнула.

Голова раскалывалась от боли, напоминая мне, что и меня, вероятно, взяла под крыло неведомая заступница: если бы пуля 7-го калибра прошла на сантиметр левее — она разнесла бы мне череп, на сантиметр правее — это был бы явный промах, и Бригс сразу выстрелил бы еще раз мне в грудь…

Подошел полицейский, спросил, все ли со мной в порядке.

— Все о’кей. Просто очень много народу, — ответила я.

— Вы бы видели, что тут творилось в День Пресвятой Девы Гваделупской, на прошлой неделе, двенадцатого декабря! — Он указал на площадь. — Миллиона два народу собралось.

Я дотащилась до метро и вернулась прежним маршрутом: от «Базилики» до «Мартин Каррера» и далее в аэропорт.

Мой рейс вылетает в четыре утра.

У стойки толпилась типичная кубинская очередь. Я зарегистрировала билет, и тут выяснилось, что рейс задерживается. Подойдя к стенду с газетами, я обратила внимание на заголовок в «Майами геральд» от 18 декабря: «Сообщение телеграфного агентства: Фидель намекает на возможность ухода от дел».

Наконец объявили вылет рейса номер 131 на Кубу. Самолет взлетел над сияющим городом, сделал круг, набирая высоту, и тут сияние потушил ночной туман. Во мраке светились только сигнальные огни на двух вершинах — Попокатепетле и Истаксиуатле.

Мы летели на восток над лесами Юкатана.

Я достала образ Девы Марии, рассмотрела его и усмехнулась про себя: некоторое время мы с тобой носили одно имя.

Закрыв глаза, задремала, однако вскоре почувствовала, что самолет идет на снижение. Стюардесса просила поднять спинки кресел и застегнуть ремни.

Я отодвинула шторку иллюминатора.

Увидев впервые Кубу, Колумб решил, что попал на один из японских островов, так велика была лежавшая перед ним земля. Он высадился возле Гибары и изумил индейцев племени тиана, передав дары и почтительные приветствия японскому императору. Сёгун так и не показался, а индейцам Колумб принес крест, рабство, оспу и вымирание. Потом Кортес перенес крест с Кубы в Мексику. Прежние боги пали, их место занял Бог Отец. Мудрая Куба скинула оковы всех религий, найдя истину в Гегеле, Марксе, Энгельсе и Фиделе Кастро. Первое, что юный кубинец узнает в школе: религия — опиум народа.

И все же, и все же…

Твои глаза отражают мое лицо, Пресвятая Заступница Гваделупская, Царица луны. Прими эту свечку за другого, Благая Мать, милостивая к девственницам.

Под нами открылась Гавана. Бухта в тумане, розовое море.

Самолет снижался. Я убрала образок в карман.

Вылетали мы из аэропорта имени Хосе Марти в темноте, а теперь приземлялись в предрассветном сумраке. Пассажиры зевали, и все же раздались жидкие аплодисменты.

Автотрап был неисправен, его долго не могли как следует подвести к самолету. Я поблагодарила пилота, стюардессу и спустилась на землю la patria — моего отечества.

В зале аэропорта, еще не успев подойти к металлодетекторам, заметила сержанта Менендеса, агента ГУР из отделения Гектора.

Он кивнул двоим мужчинам в синих костюмах.

— Chivato cabron, — произнесла я едва слышно.

Меня арестовали и вывели из здания под темный, теплый, моросящий гаванский дождь.

— В чем меня обвиняют? — спросила я.

— В государственной измене.

Государственная измена. Ну да. Универсальное обвинение. И одно из очень многих преступлений, караемых на Кубе смертной казнью.

— Давай садись.

Я забралась в машину, полицейскую «Ладу» российского производства. Завелся мотор. Загорелись фары. Мотор заглох.

— Выйдите из машины, — приказал водитель.

Снова под дождь.

Мне ткнули в лицо пистолетом:

— Помоги толкнуть!

— Нет.

— Помогай или пристрелю.

— Не пристрелишь.

— Заткнись!

О, знакомые запахи! Пахло землей, гниющими в садах фруктами. Шумело море.

Мужчины уперлись в багажник, машина сдвинулась, сцепление заскрежетало, мотор завелся, толкавшие прыгнули в салон, и автомобиль бестрепетно понес меня навстречу наступающему дню.

Вилла «Финка Вихия»

Дешевые наручники. Дешевый одеколон. По обе стороны от меня дешевые костюмы. Пустое шоссе убегает из аэропорта в столицу. За окном стелется утренний туман. По обочинам — женщины с узлами на головах на африканский манер, negros de pasas, blanquitos — совсем черные и побелее. Все по-старому. На Кубе пешком ходят все. Ребята несут сломанные велосипеды, старики тащат ослиные тележки, люди, которые стоят на обочине и ждут, чтобы их подкинули попутки, увидев приближающуюся полицейскую машину, опускают руки.