К июню позиции несколько сблизились. Советская делегация согласилась на 52 выплаты с прогрессивным увеличением годовых взносов. Французские эксперты дали согласие на исчисление долга и выплат во франках, однако настаивали на том, чтобы годовые взносы не увеличивались, а сокращались, составляя вначале 125, а затем 82 млн франков. Важным результатом стало согласие сторон снизить общую сумму выплат на 25 %, полагая остаток долгом других наследников Российской империи. 7 июня Раковский представил предложения о французских кредитах вместе с таблицей заказов, которые СССР предполагал разместить во Франции. Общая сумма кредитов в течение ближайших трех лет определялась в 225 млн долларов, из которых 150 млн – товарный и 75 млн – валютный. Металлургическая, электротехническая, химическая, силикатная, текстильная промышленность Франции должны были получить заказы почти на 100 млн долларов, то есть сумма заказов на четверть превышала бы валютную часть кредита. Порядок и сроки погашения должны были быть установлены отдельно для товарных и денежных кредитов. Погашение намечалось начать через 5 лет после поступления кредитов.[728]

В середине июля состоялся ряд встреч Х. Г. Раковского с французскими государственными деятелями – министром иностранных дел Брианом, министром финансов Кайо, генеральным секретарем МИДа Бертло, главой делегации на переговорах де Монзи. Вот как информировал Раковский Наркоминдел о беседе с Кайо, ставшей, по его словам, «дипломатической дуэлью»: «Я изложил в точности всю нашу схему, включая, конечно, и вопрос о русских кредитах. Здесь Кайо начал махать руками, говоря, что французский обыватель скажет, что мы по примеру старого царского правительства берем у французов деньги, чтобы платить старые долги. Я тогда подошел к этому вопросу с точки зрения интересов развития французской промышленности. Это как будто бы оказало некоторое воздействие».[729] В результате этих переговоров, а также четырехчасового диспута с де Монзи были решены некоторые принципиальные вопросы, в частности о выплате долгов золотом, о прогрессивном росте годовых выплат (это было существенной уступкой со стороны Франции), о признании как товарного, так и денежного характера кредита, об участии французского правительства в предоставлении кредита в форме гарантий для привлечения французского капитала, хотя и сохранялись серьезные расхождения по сумме годовых платежей.[730]

Без существенных разногласий делегации утвердили список российско-французских соглашений, сохранявших силу в новых условиях, договорились о третейском разбирательстве споров по торговым контрактам.

Пленарные заседания франко-советской конференции проходили в июне – начале июля 1926 г. одно за другим – сохранились протоколы от 7 и 15 июня, 6 июля. Раковский многократно участвовал в прениях. Он умело парировал доводы французов, убеждал партнеров отказаться от требований, которые были близки к попыткам ввести режим капитуляций для СССР. «Мы этого не приемлем. Мы хотим заключить договор, облегчающий торговый обмен», – говорил Раковский 6 июля.[731]

Правда, и к лету 1926 г. сохранялись принципиальные разногласия, которые трудно было обойти. Раковскому приходилось разъяснять, в частности, непреодолимость принципа монополии внешней торговли в СССР, тогда как де Монзи настаивал на разрешении французским торговцам непосредственно осуществлять коммерческие операции на советской территории. Не удавалось договориться и о статусе советского торгпредства – его рассматривали во Франции как частную организацию, отказывались предоставлять его служащим дипломатические привилегии.

29 июня де Монзи предложил с 10 июля до середины сентября (конца парламентских каникул) сделать в работе франко-советской конференции перерыв. Согласившись с этим, Раковский 19 июля выехал на две недели в Москву для согласования позиции советской делегации на переговорах после их возобновления, а затем, возвратившись во Францию, провел вторую половину августа и начало сентября в отпуске,[732] внимательно наблюдая за новыми социальными и политическими явлениями в жизни самой Франции и других стран.

Еще до прибытия Х. Г. Раковского в Москву, 14 июля начал работу продолжавшийся десять дней пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), на котором был заслушан доклад ЦКК «О фактах фракционной деятельности и нарушении руководящими работниками постановлений X и XIV съездов партии». Пленум вывел из состава Полит бюро Г. Е. Зиновьева, видный военный деятель М. М. Лашевич и работник Коминтерна Г. Я. Беленький были обвинены во фракционной деятельности, от которой «не отмежевался Зиновьев».[733] Из информационного сообщения что-либо понять было трудно. Лишь незначительно приоткрывал завесу доклад Н. И. Бухарина в Ленинграде 28 июля.[734] Здесь впервые было сказано, что в партии возник оппозиционный блок. «Оппозиция находится на промежуточной станции, имя которой троцкизм», – заявил докладчик. В докладе содержались скрытые угрозы по адресу оппозиционеров.[735]

Х. Г. Раковский прибыл в Москву, когда пленум был уже в разгаре, и смог участвовать лишь в его последних заседаниях. Он не выступал – очевидно, потому, что еще колебался. В прошлом он энергично отстаивал в борьбе против линии Сталина политические позиции, в правоте которых был уверен (они касались в основном национального вопроса и проблемы государственного устройства советских республик), но ни к одной из действовавших ранее оппозиционных групп не примыкал.

Из установок объединенной оппозиции Раковский в наибольшей мере разделял те, которые были связаны с критикой государственного и партийного аппарата, с выводами о его перерождении и растущем расхождении политики Советского государства с интересами трудящихся, с установкой на необходимость возрождения политической демократии. Раковский, очевидно, еще настороженно относился к требованию оппозиционеров усилить наступление на капиталистические элементы, форсировать индустриализацию.

Х. Г. Раковский не присоединился к документам оппозиции, оглашенным на этом пленуме. Однако он совместно с И. Т. Смилгой, Г. Л. Шкловским, Н. О. Кучменко, Н. Осинским (В. В. Оболенским) представил пленуму проект резолюции по так называемому делу М. М. Лашевича и других.[736] Этот проект появился в связи с тем, что кандидат в члены ЦК Лашевич устроил в лесу нелегальное собрание, на котором критически обсуждалась политика руководства ВКП(б) (точнее говоря, это не было собрание, а просто прогулка группы единомышленников, во время которой дискутировались политические вопросы). Авторы проекта констатировали отсутствие в ВКП(б) внутренней демократии и, осуждая тех, кто организовал собрание в лесу, высказывали убеждение, что лишь при участии масс возможно преодоление разногласий, что в партии надо прекратить репрессии, восстановить коллективное руководство. Это не был оппозиционный документ, но симпатии к оппозиции и осуждение сталинского диктата в нем уже ощущались.