– Я составила его для нас обеих!

– Мне кажется, если это твой план, то ты и должна по нему преподавать. А я – по своему.

– У тебя есть план? Тогда перевод не требуется. С этой минуты я молчу. Просто посижу в углу, – Она и впрямь пошла в угол, села на один из миниатюрных стульев и весь остаток дня сверлила меня взглядом.

Мы проходили части тела. Я нарисовала на доске фигурку девочки, и мы обсудили, из чего она состоит. Потом мы играли в «Саймон говорит»[74]. Сначала Саймоном долго была я, но потом сказала, что меня должен сменить кто-нибудь из детей, в награду полагается леденец «Блоу Поп». Руку поднял мальчик по имени Аттила. Сначала у него выходило неплохо, но потом идеи, похоже, иссякли, и он всё время повторял: «Саймон говорит, потрогай коленки. Потрогай коленки. Саймон говорит, потрогай коленки. Потрогай коленки». Потом мы играли в «Виселицу». Победители получили по леденцу.

– И это твой план? – спросила потом Роза, в ее голосе сквозило негодование. – Конфетки и игры?

– В Америке преимущественно так и учат.

– Думаю, ты очень… – Она заглянула в словарь. – Неопытная.

– У нас разные системы.

– Да, разные, я серьезная, а ты – нет!

По пути к дому Пири мы встретили Рени в холщовых рукавицах и огромной спортивной фуфайке длиннее шортов. Она сказала, что занимается садом.

– Ты знакома с Розой? – спросила я.

– «Да», «Конечно», – произнесли они в один голос.

Мы немного постояли, и Рени продолжила свой путь.

– Я здесь непопулярна, – сказала Роза.

– Непопулярна?

– Да. Один человек, поумнее многих, назвал меня особенной.

– «Особенная» – в каком смысле?

Она посмотрела в словарь. – Высокомерная. Требовательная, разборчивая. Щепетильная.

– Все думают, что ты вдаешься в детали.

– Да.

* * *

Для дальнейшего обретения милости Тюнде мы с Розой отправились к ней домой. Тюнде угостила нас колой и конфетками с арахисовым маслом, потом усадила своего сына Мики на колени и принялась о чем-то долго беседовать с Розой. Я съела почти все конфеты и стала корчить рожицы Мики, который ерзал и улыбался в пол.

– Что с тобой? – рявкнула на меня Роза.

– Ничего, – ответила я.

– Селин любит детей, – сказала Тюнде по-венгерски.

– Селин – сама ребенок.

– О, нет, она – учитель, – Тюнде улыбнулась своей заискивающей улыбкой.

Позже я спросила у Розы, как всё прошло и что сказала Тюнде?

Роза устремила взгляд вдаль.

– Тюнде говорила много глупостей, – ответила она. – Но я – настойчивая девушка. Упорная.

* * *

Согнувшись над клавишами, Эмеше играла что-то из Листа – к спокойным пассажам она ласкалась, а на громкие набрасывалась сверху, словно кот на мышь. Ее белый спортивный костюм шелестел. Инструмент – покрытое пятнами пианино – был ужасно расстроен, притом что Пири – профессиональный настройщик.

К ужину пришел Андраш с ножом и желтой дыней. Я спросила, как она называется по-венгерски. По-венгерски она называлась «желтая дыня». Пири приготовила фрикадельки в кляре, рис с изюмом, яблочный компот и салат из огурцов. Странно, но почти непрерывное поглощение пищи в течение всего дня никак не отразилось на моем хорошем аппетите.

Пири упрашивала Розу взять еще. Роза ответила, что не видит смысла есть, если не голоден. Я предложила помыть посуду. Молчавший весь вечер Андраш сказал, что я – не такая, как Эмеше, я – хозяйственная женщина.

– Правда? – спросила Роза, глядя мне в лицо. – Ты хозяйственная женщина?

Я приступила к посуде. Стоя у меня за плечом, Роза сказала, что я трачу слишком много воды и мыла. Я постаралась быть экономнее, но она всё равно тыкала меня в руку и выражала недовольство. В конце концов я сказала, чтобы она мыла посуду сама, а я буду учиться, как беречь воду.

– Вижу, единственная хозяйственная женщина здесь – это я, – Роза натянула резиновые перчатки.

Она не стала мылить и споласкивать каждую тарелку отдельно, а сложила их все в раковину с мыльной водой, и потом заменила мыльную воду свежей. Она и впрямь тратила меньше воды и мыла.

* * *

Мы вышли отдать оставшийся рис соседскому псу. Мелкий спаниель, потявкивая, встал на задние лапы. Я присела приласкать его через изгородь. Его глаза сияли от эмоций – от желаний и чувств, напоминавших любовь. Роза позволила мне положить рис в его миску. Пес сразу же всё слопал. Я погладила его по маленькому лобику. Когда мы пошли назад к дому, пес жалобно заскулил. Оглянувшись, я увидела, как его голова взволнованно прыгает над оградой.

– Он бы не грустил, если бы ты его не любила, – брюзгливо сказала Роза.

* * *

Я всегда старалась уйти спать пораньше, чтобы успеть почитать английскую книгу – на настоящем, насыщенном языке, где предложения стоят впритык друг к другу, где нет ничего похожего на «Саймон говорит, коснись коленом локтя», или «Мне хотелось бы ознакомиться с этим станком внимательнее», или «Один человек, поумнее многих, назвал меня особенной». Я закончила «Дракулу» и принялась за «Волшебную гору». В «Волшебной горе» я обнаружила множество хорошо понятных мне вещей – особенно как они там завтракают дважды в день.

Рано или поздно на лестнице начинали скрипеть Розины шаги и она останавливалась перед дверью.

– Ты сказала, что устала, но я вижу, горит свет.

Розе хотелось сидеть в гостиной допоздна и вести серьезные беседы.

– Неужели ты совсем ничего не хочешь обо мне знать? – спросила Роза, когда мы однажды сидели в гостиной. – Я настолько скучная?

Казалось, охряной цвет комнаты и тиканье часов становятся с каждой секундой всё интенсивнее.

– Дело не в том, что я ничего не хочу о тебе знать, – сказала я. – Просто не могу придумать для тебя вопросы.

Роза окинула меня испепеляющим взглядом.

– Не можешь придумать для меня вопросы, – сказала она. – А я для тебя – могу, и очень много.

Я не стала спрашивать, что это за вопросы, но она всё равно за них принялась. Сначала она захотела узнать, что я думаю о венграх. Я ответила, что они дружелюбны и гостеприимны. Потом она спросила, что я думаю о них на самом деле.

– Я на самом деле так и думаю. Все, с кем я знакомилась, были дружелюбны и гостеприимны.