Холм, Альдона следила за каждым шагом Морица. Она узнала, что холмский тысяцкий ездил в Чехию и привёз из Праги князю Льву портрет юной богемской принцессы, которая, по всей видимости, в скором времени намерена стать галицкой княгиней. Мориц был у Льва в чести.

«Окружил ся трусами и льстецами! — с презрением думала Альдона о Льве. — Ну да скоро одним меньше их будет!»

Ещё не зная, как ей поступить, Альдона направилась в разгар лета в Холм. Ехала верхом, в возке везла доспехи и оружие. Сопровождали княгиню те же гридни и Сударг.

В церкви Иоанна Златоуста она на коленях стояла у гроба Шварна, рыдала, вспоминая прошлое. Затем она заперлась в покоях и приказала никого к себе не пускать. Поздним вечером ей доложили, что Мориц выехал охотиться на диких кабанов на берег Вепша.

Княгиня облачилась в дощатую бронь, на голову надела шишак с наносником, натянула на ноги бутурлыки[203].

«Чем не воин? — оглядела она себя в зеркало и рассмеялась. — Даже Варлаам, и тот не признает».

Лицо Альдоны покрыла булатная личина с прорезями для глаз, тяжёлый меч в ножнах повис на левом боку.

На дворе ожидали гридни. Воевода Сударг подвёл ей статного красавца-коня — белого, с густой гривой.

— Ну, поленица моя, да пошлют тебе удачи наши литовские боги, — промолвил он.

Альдона молча кивнула ему. Никто из гридней не заметил, как в глазах её блеснули слёзы. Тоненькой струйкой слезинка прокатилась под личиной.

Она слегка тронула коня шпорами, вынеслась за ворота, проскакала вдоль шляха, выехала к мосту через крепостной ров, миновала земляной вал, окунулась в чистое поле. Отряд гридней спешил следом. Было немного страшно, Альдона прикидывала, как ей поступить, она понимала, что сейчас наконец она должна исполнить свою месть, возлелеянную в глубинах души. Никому, ни Сударгу даже, не открывала она своих намерений. Воевода, конечно, догадался, зачем она учится метать сулицу, стрелять, владеть мечом. Для литовцев месть — дело важное, необходимое. Так велит древний обычай. А она, Альдона, была литвинкой, она — дочь великого Миндовга, и поэтому она должна отомстить. Воевода Сударг её понял. А понял ли бы Варлаам? Господи, зачем она опять думает о нём?! Нет, он бы постарался отговорить её от мести, он бы, верно, посоветовал ей пожаловаться Льву. Льву! Да Лев сам в крови её несчастного брата! Нет, она права. Только так надо платить убийцам! И не Варлааму её судить. Она хочет вызвать Морица на честный поединок и убить его мечом, а Варлаам что? Альдона поморщилась. Варлаам стоял и смотрел, как его враг Бенедикт тонет в крепостном рву. Разве это достойно воина, ратника, витязя? Да и какой из Варлаама витязь? Подумаешь, бывший школяр, набравшийся всякой там книжной премудрости, невесть как в посадники вылезший. Альдона презрительно хмыкнула. А впрочем, зачем она его осуждает? У него — свои убеждения, и она принимает его таким, каков он есть. Другого Варлаама ей не надо. Но не время теперь о нём вспоминать.

...Хмельной после давешней попойки, граф Мориц фон Штаден пробудился рано поутру. В избе громко храпели гости — бояре из Дрогичина и Кобрина. Голова сильно болела. С кряхтеньем Мориц сполз с полатей, кликнул холопа, умылся холодной ключевой водой.

Над соснами стояло раннее нежаркое солнце, ласкало его своими лучами, Мориц тряс тяжёлой головой, отгонял похмелье.

Выпил чару мёда, как будто бы полегчало, боль в голове стихла, он натянул на плечи рубаху, вышел за ограду лесного зимовища.

Подскочил дозорный молодой гридин, быстро проговорил:

— Один знатный ратник ожидает тебя, граф, на лесной опушке. Хочет о чём-то говорить.

— Что за ратник? Что ему надо? — Мориц недовольно уставился на юношу. Тот смущённо опустил взор, покраснел.

— Не ведаю. Личины не снимает. Говорит не по-нашему. Толмач его слова переводит.

— Ладно. Пошёл прочь, сам разберусь!

На всякий случай захватив меч, Мориц закутался в лёгкий плащ, взгромоздился на жирного мерина.

Тонкостанный воин в личине и дощатой броне показался графу подозрительным. Позади него он заметил нескольких гридней.

«Верно, важная птица. Но почему не снимает личины?»

Неизвестный заговорил что-то звенящим бабьим голосом на непонятном Морицу языке, один из гридней перевёл:

— У реки в роще стадо вепрей. Торопись, граф, уйдут за кон-границу, в Польшу!

Хоть и странным был воин в личине, охотничий азарт овладел холмским тысяцким.

«Пусть эти пьяницы-бояре храпят себе. Все ловы проспят и пропьют. А я тем часом завалю пару кабанов», — решил он.

Он усмехнулся, представив себе их завистливые, опухшие от пьянства рожи.

— Подай мне копьё! — прикрикнул он на юношу-гридня. — И тащи сюда кольчугу и шлем! Да поживей! Поскачем к реке!

К берегу Вепша неслись намётом, только жирная земля летела из-под копыт. Гридни отстали, Мориц и воин в личине скакали вдвоём. Вот впереди меж желтоватыми стволами сосен блеснула река.

— Спешивайся, граф Мориц! — От звука этого голоса и славянской речи граф вздрогнул и круто осадил коня.

— Кто ты? — испуганно спросил он.

Альдона сорвала личину.

— Узнал?!

— О Боже! Светлая княгиня! Что ты? Зачем так? Почему скрываешься?!

— Слазь, Мориц! Слазь, убийца, отравитель гнусный! Всё ведомо мне!

Мориц пришпорил коня, метнулся посторонь. Чья-то крепкая рука перехватила повод, удержала мерина, Мориц полетел из седла в грязь, вскочил, стал испуганно озираться. Знакомый ему толмач отвёл мерина за куст. Мориц дрожащей рукой ухватился за рукоять меча.

— Да ты что, княгинюшка? — начал он оправдываться. — Я... я в таком деле... Нет, нет... Оговорили меня перед тобой злые люди! Разве... Смог бы я?

— Защищайся, граф! — Альдона вырвала из ножен меч и прямой рукой направила его в грудь тысяцкого.

— Да брось ты! — Мориц опасливо отодвинул от себя оружие. — Клевете ты поверила!

— Мне княгиня Констанция перед смертью всё рассказала!

— Да она умом тронулась, болтала невесть что!

— Довольно, граф Мориц! — гневно крикнула Альдона. — Мстить я пришла за мужа своего, тобою отравленного! Ежели можешь, защищайся!

Зубы Морица отбивали дробь. Он пятился, отступал к берегу реки, в отчаянии кусал уста, озирался по сторонам. Наконец, уразумев, что иного выхода нет, нехотя обнажил меч.

— Поединок рассудит нас! — заявила княгиня.

Они долго кружили друг против друга, скрещивали мечи, отскакивали, снова сходились. Одной владели ярость и презрение, вторым — страх.

Княгиня ударила, Мориц увернулся ужом, наскочил сбоку. Альдона отбила, отвела