Странно устроено человеческое существо! Эта невозможность рассказать кому-либо об источнике моей боли делало существование мое абсолютно непереносимым. Если бы я могла выплакаться у кого-то на плече, пожаловаться, посоветоваться, в конце концов, сочно выругаться по-народному громко, называя вещи своими именами, я, возможно, испытала бы нечто вроде анестезии. По крайней мере, меня немного отпустила бы острая боль.

Но говорить было нельзя. Никому. Ни с кем. Невозможность слов по-живому зашивала жесткими нитками мой рот. Все, что мне оставалось — идти вперед, чувствуя, как все внутри рвется, приходит в негодность, погибает от мучительно острой боли. И делать вид, что должно быть именно так, как произошло.

Я позвонила, как только вышла из офиса Макса, как только смогла дышать и говорить. И вот теперь меня ждали. Я ехала прямиком по указанному адресу, как в дежавю, узнавая знакомые места. Сутолока. Гам. Шум. Слепящие рекламы. Лампы. Снег. Люди. Снова люди, как черные галки, кружащиеся над кладбищем. Не галки, нет. Воронье. Все вокруг было размытым, как в аквариуме. Я все не могла понять, действие ли это снега или моей боли. А потому нашла знакомый переулок не без труда.

Все внутри меня замерло, когда я остановилась перед знакомой приземистой дверью. Лавка сувениров. Эзотерический магазин. То самое место, где я покупала подарок на день рождения Вирга Сафина. Медальон-талисман, который так никогда и не отдала.

Я затаила дыхание и решительно шагнула вперед, в теплоту жарко натопленного помещения, мгновенно ударившего мне в голову раскаленной волной крови. Разноцветных татуировок стало еще больше. Лысина так же блестела в электрическом свете лампы. Но больше всего меня поразило, что парень, сидящий за стойкой магазина с ноутбуком, совершенно не удивился, увидев меня.

— Дмитрий? — спросила как можно громче (больно было не только дышать, но и говорить).

— Нет. Но я знал, что вы вернетесь. Сюда всегда возвращаются. Особенно такие, как вы.

— Такие, как я?

— У вас есть цель. Я сразу понял, как только вас увидел: вы вернетесь. Идемте. Я вас провожу.

За первой комнатой оказалось еще одно помещение, в которое вела низенькая почти незаметная в стене дверь, замаскированная яркими эзотерическими плакатами. Он открыл дверь, мы оказались в небольшом коридорчике, а потом в самом обыкновенном кабинете, офисе, не имеющем ничего общего ни с мистикой, ни с магией, и который весьма странно и необычно было разглядеть здесь.

За компьютером сидел мужчина лет 50, самой обыкновенной внешности, с темными волосами, посеребренными проседью, в теплом зеленоватом свитере. Перед ним в кружке из толстого прозрачного стекла дымился самый обыкновенный чай. В нем не было ничего необычного. Ничего от мистика, колдуна, эзотерика или поклонника БДСМ. Таких полно в любом офисе средней руки, и еще больше — в вузах, учебных заведениях. Но, как ни странно, обыкновенность этого человека ничуть не успокоила меня, наоборот. Я уже привыкла, что за обыкновенностью могут скрываться самые страшные вещи, которые и шокируют намного больше, потому что произносит и делает их обыкновенный человек, не монстр.

— Вы, наверное, ко мне, — рукой он указал на самый обыкновенный стул, напротив, — я Дмитрий. Хотите чаю?

— Нет. Меня прислал Мулат… — я занервничала, заерзала на стуле, но он отреагировал совершенно спокойно.

— Я знаю. Он мне звонил. Я часто консультирую его людей. Но вы, кажется, не из них.

— Нет.

— Это видно по тому, как вы разговариваете, как движетесь. И, кажется, вы попали в беду.

— Нет.

— Значит, попадете, когда выйдете отсюда. Вы же пришли сюда ради определенного рода вещей. Явно не узнать о цветах. Вы уже бывали здесь, в магазине? Это тоже видно. А теперь вы снова пришли сюда, уже с целью, ко мне.

— Кто вы такой? — вырвалось у меня. Этот препод, консультирующий фанатов БДСМ, раздражал меня своей дотошностью и славословием. Мне вдруг страшно захотелось встать и уйти. Но позволить себе такое я не могла.

— Скажем, консультант. Я консультирую людей, у которых есть очень специфические вопросы и проблемы, и которые не могут никому эти вопросы задать. Кроме меня, конечно. Так что вы хотите знать?

Вместо ответа я выложила на стол нож. Закругленное страшное лезвие хищно блеснуло в электрическом свете. При одной только мысли о том, что я могла брать эту вещь в руки, могла нести в своей сумке, меня прошиб холодный пот. Здесь все казалось другим.

— Понятно, — он кивнул, — вы хотите знать, какие люди используют этот нож и что грозит вам с человеком, который его использует. Можете не отвечать. Я и сам знаю, что это так. Вы знаете, что мои консультации платные?

Когда он назвал цену, я не торговалась, а мгновенно выложила деньги на стол. Он не скрыл своего удивления.

— Вижу, вас серьезно припекло. Ладно. Не буду томить дальше. Это ритуальный нож каннибалов из тихоокеанских племен. Это местные туземцы ряда тихоокеанских островов. Самое большое их обитание — остров рядом с Самоа. Туристов туда не возят. Даже за большие деньги.

— Разве каннибалы сохранились до сих пор?

— Теоретически нет. Официально все племена, практикующие каннибализм, давно отказались от своих ритуалов. Но кто может знать это точно? Кровь есть кровь. У них в крови убивать свои жертвы, есть их плоть и пить кровь. Вы думаете, тех, кто впитал это с молоком матери, может сильно изменить 21 век? Возможно, и сейчас существуют каннибалы. Только вот ритуалы свои они совершают тайком. Без посторонних. Ведь кто-то же привез с тихоокеанских островов этот нож.

— Что значит — привез?

— Такие предметы не продаются в нашей стране по той простой причине, что их никто не станет покупать. Видите, поверхность лезвия не стандартная. Края загнуты и закруглены. Этим ножом невозможно ничего разрезать. А желобок для стока крови вообще выглядит непонятно и зловеще. Думаю, никто не стал бы покупать такой непонятный предмет здесь, и уже тем более в глубинке. Похоже, его привез человек, любящий экзотику. Возможно, он привез несколько таких ножей. Видите, какой он легкий? Можно с легкостью провести в самолете несколько штук.

— Для чего он используется?

— А как вы думаете?

— Я… не знаю, — я судорожно сглотнула — к горлу подступил болезненный горький комок.

— Этот нож используется для своеобразного ритуала, существующего только в одном каннибальском племени. С помощью этого ножа с жертвы снимают кожу. Если сделать небольшой надрез, а потом поддеть края раны гранями ножа, кожу можно снять довольно легко и быстро.

— Но каннибалы не снимали кожу со своих жертв! — почти выкрикнула я, — они ели людей, варили их, жарили… Но не снимали с них кожу!

— Кто вам это сказал? Как раз то племя, о котором я хочу вам рассказать, действовало совсем наоборот. Они обожествляли человеческую кожу. Высушенная, выдубленная, она служила не только символом статуса, социального положения, верховной власти, но и для различных мистических ритуалов, в которых мы, европейцы, мало что можем понять. Многие народы древности обожествляли человеческую кожу. Считалось, что она обладает невероятными магическими свойствами. Верили в то, что человек может измениться, надев на себя кожу другого человека. Для племени, о котором я хочу вам рассказать, кожа человека считалась фетишем, божеством. Особенно ценилась кожа белых людей. Они считали, что у кожи белых людей магических свойств больше. Племя этих каннибалов носит сложное название для перевода на любой из языков. Но его можно перевести как «отражатели, трансформаторы, те, кто меняет». Считалось, что посредством кожи убитых людей члены племени могут изменяться, превращаться в других людей, становиться отражением другого человека, улучшать свою внешность и сохранять свою молодость.