Димити непонимающе смотрела на мать.

– Пытался он с тобой переспать?

– Нет, – ответила дочь не раздумывая.

Валентина фыркнула:

– Жаль. Я была почти уверена, что он это сделает. Вдали от дома можно не церемониться. Ну, ты, наверное, не очень-то и старалась. Или, может, ему просто нравятся женщины иного рода, а? – Она недобро улыбнулась.

Димити вспомнила их поцелуй, прикосновение Чарльза и то, как крепко он ее обнял. Эта картина оказалась лучшим щитом от колкостей матери. «Он бы занялся со мной любовью! – хотелось ей выкрикнуть. – Если бы не Селеста, это бы произошло. Он не свободен, таковы были его слова. Но он пошел бы на это, он этого хотел. И он это сделает».

Сила этой мысли удивила Димити и едва не вызвала улыбку.

– Думаю, ты права, – сказала она спокойно.

– Пойди помойся, когда поешь. От тебя воняет, как от скисшего молока.

В первые два дня после того, как лихорадка прошла, Димити быстро уставала. У нее под глазами оставались темные круги, и она двигалась осторожно, словно старуха. Ей хотелось быть красивой, когда она увидит Чарльза. Хотелось выглядеть так, как она, наверное, выглядела в том переулке в Фесе. Чтобы ее кожа светилась на солнце, а в глазах сверкали искорки. Поэтому она ждала. Теперь ей пришло в голову, что Блэкноул не что иное, как маленькая, сырая, унылая и невзрачная деревушка. Собственно, она всегда была сырой и тоскливой, но Димити никогда раньше не задумывалась, до какой степени она незначительна. Какое жалкое существование влачат здесь люди, когда изо дня в день занимаются однообразным трудом и тянут свою лямку. У них нет ни времени, ни возможности облокотиться на перила балкона и почувствовать, как головы касается горячее солнце, в то время как внизу шумит и дышит древний город. Они ходят, глядя себе под ноги, потому что здесь нет ни желтовато-красных гор, ни широкой полосы пустыни, которая притягивала бы глаз, удивляла, пугала и манила своим горячим ветром, несущим жажду. Блэкноул был однотонным. Еще стояло лето, но его цвета казались мертвыми… Он напоминал фотографию в газете, такую неясную и тусклую, будто плывущий с моря туман размыл на ней все очертания и теперь лишь тени да оттенки серого позволяли передать форму всего, что на ней есть. Когда Димити закрывала глаза, она видела реку алой крови, текущую по мощеной улице, любовалась ярко-синими козьими шкурами, растянутыми на склоне холма, замечала развеваемый ветром лимонно-желтый шарф, повязанный на женской шее цвета черного дерева, и похожих на причудливых птичек детей в одеждах бирюзового цвета. Димити видела и саму себя в ярко-розовом, как цветы бугенвиллеи, одеянии, стоящую в широком луче медно-красного солнечного света, от которого ее волосы полыхали ярким огнем.

Неделю спустя после того, как ее привезли в «Дозор», Димити решила, что выглядит достаточно хорошо, чтобы пойти в «Литтлкомб» и встретиться с Чарльзом. Она не придала значения тому, что никто из его обитателей не пришел ее навестить. Ни Чарльз, ни Делфина. Это из-за Валентины, решила она. Любой порядочный человек, которому доводилось встретить ее мать, после этого обходил их дом стороной. А поскольку виновата была именно мать, то Димити решила не говорить ей, что скоро уедет. Что, покидая Блэкноул, Чарльз Обри на сей раз заберет ее с собой . Для тебя, Мици, я сделаю все. Несмотря на нетерпение, она шла к «Литтлкомбу» медленно, потому что не хотела прийти туда потной и запыхавшейся. Никаких признаков того, что в доме кто-то есть, не наблюдалось, но синий автомобиль стоял на подъездной дорожке, и его вид вызвал у Димити улыбку, с которой девушка никак не могла справиться и которая так и осталась на лице, когда она постучала в дверь. В душе все пело от радости. Долго никто не отвечал, хотя Димити показалось, что она слышит, как в доме кто-то ходит, а в темном кухонном окне ей почудилось промелькнувшее лицо. Затем дверь открылась, и Димити увидала Селесту. Улыбка у гостьи постепенно исчезла. Они смотрели друг на друга через порог и ничего не говорили. Селеста выглядела уставшей, но решительной.

– Ты, я вижу, поправилась, – произнесла наконец она.

– Похоже, да, – ответила Димити.

Под недобрым взглядом женщины ее мысли, казалось, рассыпались на мелкие кусочки, и это смущало.

– Что ж, я рада. Что бы между нами ни произошло, я не желаю тебе зла.

Селеста скрестила руки на груди, натянув шаль повыше, и Димити показалось, что та стала выше ростом и жестче. Словно высечена из камня. Димити не могла больше глядеть Селесте в глаза, поэтому она посмотрела вниз, на разделявшую их землю перед порогом. Небольшой отрезок садовой дорожки длиной не более ярда. Но внезапно это расстояние стало больше ширины пролива, разделяющего Англию и Францию. Она слегка покачнулась, словно на мгновение потеряв равновесие. Ее руки дрожали.

– Можно войти? – спросила Димити, едва дыша.

Селеста мрачно покачала головой:

– Мне совсем не доставляет удовольствия такое говорить, но тебе, Мици, больше здесь не рады. Я, как могла, объяснила это моим девочкам и Чарльзу. Мы с тобой обе знаем причину. Не всегда все остается так, как начиналось. Обстоятельства меняются, и мы должны меняться вместе с ними. Будет лучше, если ты больше сюда не придешь.

Сердце в груди у Димити замерло.

– Я хочу… я хочу повидаться с Чарльзом.

Димити собиралась сказать «с Делфиной», но правда оказалась сильней, и язык сам произнес то, что было у нее на уме. Щеки Селесты вспыхнули от гнева, и она наклонилась к Димити, вдруг став огромной и страшной, словно явившейся из кошмарных снов.

– Именно поэтомуты больше никогда сюда не придешь. А теперь ступай. Мы не приедем сюда в следующем году, если только мое слово имеет какой-то вес при обсуждении наших планов. Уходи, Мици. Ты сама все испортила.

Когда Селеста отворачивалась, в ее сине-зеленых глазах блеснуло что-то похожее на непролитые слезы.

Димити понятия не имела, как долго простояла не двигаясь. Она молча глядела на дверь коттеджа «Литтлкомб», рассматривая пятна масляной краски и сучки на деревянных досках. Время потеряло смысл и, похоже, не двигалось, как положено, словно Димити по-прежнему страдала от лихорадки и была жива только наполовину. Ее бил озноб, хотя день был достаточно теплый, и когда она наконец повернулась, чтобы уйти, земля, по которой она ступала, показалась ей ненадежной. Ноги то и дело попадали в какие-то невидимые силки, ей даже пришлось схватиться за столб ворот, чтобы не упасть. Она чувствовала, как на нее смотрят чьи-то глаза, и подумала, что это Чарльз, что он подошел к окну, желая ее увидеть. Но когда она повернулась и принялась искать его взглядом, то увидела только Делфину, стоящую у одного из окон второго этажа. Ее фигурка неясно вырисовывалась за стеклом, но было видно, что лицо у нее грустное. Она подняла руку и помахала подруге. Димити не ответила ей.

Три дня подряд она повсюду пыталась найти Чарльза. Повсюду, кроме «Литтлкомба». Она разыскивала его в деревне, в пабе и в магазине, высматривала на пляже, на тропе, идущей вдоль утесов, и даже у разрушенной часовни на холме. Однако его нигде не было. Валентина обратила внимание, что дочь перестала приносить деньги после отлучек, и однажды приперла ее к стене: