Не желая слушать дальше, Зак поднялся на три ступеньки, отделявшие его от комнаты, и остановился в дверях. Ханна и Илир уставились на него.

– Ну, так что ты мне скажешь? – произнес он без всякого выражения, внезапно почувствовав себя озябшим и вымотанным.

У Илира на лице дернулся мускул. В комнате наступила звенящая тишина. Зак заметил, что Ханна слегка съежилась, словно сдаваясь под напором чего-то неизбежного.

– Так что произойдет в следующий вторник? – спросил он.

– Зак, – сказала она и ничего больше не добавила.

Но Ханна произнесла его имя таким неловким тоном, в котором прозвучало столько всего невысказанного, что Зак понял: она никогда ему не принадлежала, и он никогда по-настоящему ее не знал. Не говоря больше ни слова, он с преувеличенной осторожностью человека, нетвердо стоящего на ногах, спустился по лестнице и вышел из дома.

Димити спала неспокойным сном, положив рядом с собой репродукцию картины. Ей хотелось, чтобы изображенное на картине перешло в сны. Хотелось ощутить себя той прекрасной девушкой в пустыне, образ которой создал Чарльз. Но приходили только воспоминания о пережитых чувствах, а вовсе не видения утраченной красоты. Пьянящее ощущение тела Чарльза, прижавшегося к ней, вкус его губ и восхитительные мгновения, когда его руки обняли ее, прежде чем оттолкнуть. Боль, разлившаяся в голове, когда она ударилась о туалетный столик Селесты, и то, как горело лицо от пощечины, подобной укусу скорпиона. Во сне она находилась в плену пережитых событий. Их сопровождал протяжный напев, который повторялся снова и снова, словно издевался над ней. Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!

Высоко над головой пел муэдзин. Она посмотрела наверх и увидела совсем близко головокружительно высокий минарет, ослепительно-зеленый, на фоне яркого синего неба. По лицу струился пот. Он заливал и жег глаза. Димити тяжело дышала после долгого бега, сухой воздух застревал в легких. Часто моргая, она села на пыльном пороге, прислонившись спиной к старинной деревянной двери, чтобы перевести дух. Когда девушка вспоминала о гневе Селесты, ее начинало мутить. Она не могла забыть наполненные яростью голубые глаза женщины и быстрые, сильные движения рук, срывающих с нее шарф и бусы. Селеста слышала, как Димити произносит свадебную клятву, посвященную Чарльзу. «Это только игра» – вот что ей хотелось сказать Селесте. Но это была бы неправда, и Селеста это знала, этим и объяснялась ее ярость. Димити не смогла бы заставить себя снова встретиться с ней, чтобы извиниться. Такая мысль казалась невыносимой, и все же она не могла придумать способа, как этого избежать. Если она не возвратится в гостевой дом, ее не смогут забрать обратно в Англию, в Блэкноул. Но чем это ей поможет, если Чарльз уедет вместе со всеми? Она ощущала, как по лицу текут слезы – еще более горячие, чем солнце в знойный полдень.

Какое-то время она клевала носом, погрузившись в мечты, в которых Чарльз ее находил, обнимал и ласковым поцелуем прогонял все страхи. Эти видения отзывались в груди ноющей болью. Внезапно совсем рядом с ней раздались голоса. Она вздрогнула и очнулась. Перед ней стояли две женщины. Одна в пепельно-сером свободном одеянии, оставляющем открытыми только глаза, похожие на раскаленные угли. Кожа другой была насыщенного черного цвета, что совершенно покорило Димити. Зубы, когда она говорила, выглядели белыми, как пенящийся гребень волны ночью. Негритянка улыбалась и то и дело вставляла отдельные словечки в льющуюся сплошным потоком речь своей подруги с закрытым лицом. Димити не могла понять, улыбается ли она тоже, сердится или просто хочет что-то выяснить. Женщина выглядела безликой, и казалось, будто от нее исходит угроза. Димити не понимала, что они ей говорят, а поэтому замерла и ничего не отвечала. Сердце сильно заколотилось. Женщины обменялись взглядом, потом негритянка взяла за локоть Димити и осторожно потянула к себе, приглашая подняться и пойти с ними. Димити яростно замотала головой, вдруг вспомнив рассказы Делфины о белых рабах и рабынях. Негритянка повторила попытку. Димити, пошатываясь, вскочила на ноги, выдернула руку и побежала, спотыкаясь от быстрого бега и ожидая в любую секунду почувствовать снова прикосновение чужой руки.

Сердце готово было выпрыгнуть из груди, она не могла больше бежать. Девушка едва тащила ноги, поднимая клубы пыли и все время спотыкаясь о камни. Здания в той части Феса, куда она попала, были высокими и лишенными украшений, штукатурка разрушалась на их красноватых стенах. Никаких балконов, окна скрыты за старыми ставнями, улицы были пустынными. Замедлив шаг, Димити остановилась, и в душу закрался новый страх. Она не имела ни малейшего представления, где находится, как ей возвратиться в гостевой дом или даже просто найти ворота города, то есть край этого лабиринта. Едва отдышавшись, она медленно осмотрелась. Не ходи здесь одна, Мици, ладно?Двери домов казались огромными и неприступными. Их поверхность была покрыта вычурными узорами, в которых скапливались принесенный из пустыни песок и уличная пыль. В какое-то мгновение Димити захотелось постучаться в одну из них и спросить дорогу, как если бы ей открыл дверь хорошо знакомый человек. Как если бы она помнила название риада, в котором остановилась, или на какой улице он находится. Как если бы она поняла бы ответ. Ноги налились тяжестью, ужасная жара угнетала и не давала идти дальше. Димити больше не слышала муэдзина, хоть и продолжала напевать себе под нос слова из его песни, которые запомнила. Будто это могло привести ее обратно к зеленой башне, которая, как она знала, находилась недалеко от их риада. Аллаху Акбар, Аллаху Акбар…

Рядом с ней, скрипнув, открылась дверь. Показался худой человек, который прищурился и стал с любопытством ее разглядывать колючими глазами. Димити судорожно вздохнула, перестала петь и лишь покачала головой в ответ на неожиданный поток адресованных ей слов. Она развернулась и зашагала обратно. Когда она оглянулась, то увидела все того же мужчину, который стоял на мостовой, наблюдая за каждым ее движением. В туфли набилась пыль, пальцы и пятки стерлись до крови. Она вытерла пот с лица и ощутила на руке песок, от которого шероховатыми казались даже веки. Девушка поспешила дальше, и с каждым шагом возрастала напоминающая бьющуюся птицу паника, лишая способности думать. Чарльз не зря назвал старую часть города лабиринтом, и даже Димити знала, что это слово означает место, из которого невозможно выбраться, рассчитанное на то, чтобы поймать в ловушку и свести с ума. Хитросплетение слепых поворотов и тупиков, в самом сердце которого вас поджидают чудовища.

Она шла несколько часов. Пробовала идти по прямой, нигде не сворачивая, полагая, что в таком случае обязательно дойдет до пустыни, но город все не кончался. Тогда Димити стала при любой возможности поворачивать направо, но это закончилось тем, что она снова и снова возвращалась на одну и ту же маленькую площадь, где на нее настороженно смотрела голодная собака. Потом Димити решила попеременно сворачивать то вправо, то влево и стала петлять по улицам, но и это не помогло найти какой-нибудь дом, который она узнала бы, или улицу, на которой она бывала раньше. Она попыталась вспомнить, каким путем пришла в эту часть города, но, шагая обратно, всегда оказывалась в новом месте, словно Фес был наполнен демонами, которые с помощью черной магии передвигали дома за ее спиной. Сердце ныло от страха и усталости, и точно так же болело все тело.