— Не поеду, — сказал Куропёлкин. — Я сегодня наконец-то могу побывать в клубе известного вам Верчунова и посмотреть представление «Прапорщики в грибных местах».

— Ты дураком прикидываешься, Куропёлкин! — в раздражении произнёс Барри. — У тебя три минуты. Или останешься жить. Или уйдёшь на небеса. Тихо. Без музыки. У пацанов — заточки. Ну, и ещё что-то бесшумное. Если ты не согласишься с нами сотрудничать, то отправим на небеса опасного для нас Пробивателя. У тебя минута.

— Уйду на небеса, — твёрдо произнёс Куропёлкин.

— Дело благое, — заявил Барри.

Куропёлкин почувствовал, что отморозок, сидевший за ним, приподнялся, будто принял сигнал от Барри… И тут Куропёлкин вскочил, насколько ему позволяло пространство и соседство Барри, опёрся на зонт, и тот, будто спружинив, выстрелил Куропёлкиным, вынудив его пробить крышу автобуса и отправил его в небеса.

Местом приземления Куропёлкина оказалась известная ему скамья из Останкинского парка с выжженным на ней в карибских плаваниях именем «Нинон».

«Я тебя и в небесах достану!» — стоял в ушах выкрик Барри. Может, и достанет. Но вот к употреблению боцманских украшений и завитков фраз Барри был явно не способен, а может, и вовсе не знал их. Но, может, и не знал русского языка. И это Куропёлкина отчасти успокоило. Но теперь уж точно надо было советоваться с Селивановым и требовать от него присмотра за Барри. Досаду Куропёлкина вызывало то, что был сорван его визит в грибные места прапорщиков и беседы с бывшими коллегами. А он-то размечтался!

Сволочь, этот Барри!

Но зонт-то каков! Однако, может, дело было вовсе и не в зонте?..

Значит, так. Барри был нужен не Бавыкин, а именно Пробиватель. Пробиватель мог быть полезен в каких-то неведомых Куропёлкину предприятиях. Но в случаях вредности, своеволия или упрямства должен был быть обезврежен, хотя бы и с применением блатной заточки. И Барри не был отменён, а потому Куропёлкину следовало отказаться от легкомыслия и беспечности.

Но вспоминать о встрече с Барри и его безбашенным отребьем, нанятым или входящим в команду, не хотелось, и Куропёлкин перевёл свои мысли в бытовые ряды. Что сегодня ему не удалось сделать? Не добрался до клуба «Прапорщики в грибных местах». Но об этом он уже успел подосадовать. А ещё что? А-а-а! Вот что! Он так и не смог постричься!

И куда же ему теперь обращаться? Электрическая бритва у него была. Но не снимать же ею все волосы?

И проблема с приведением волос в порядок была возвышена Куропёлкиным чуть ли не в самое существенное дело его жизни.

И вышло так, что при встрече. Селивановым Куропёлкин принялся жаловаться на безобразия, отросшие на его голове. Этак обовшивеешь!

— Стригаля пришлём, — пообещал Селиванов. — И что, это все ваши проблемы?

— То есть вы считаете, что неухоженные волосы — это мелочи? — обиделся Куропёлкин.

— Нет, я так не считаю, — попытался успокоить Куропёлкина Селиванов, явно сдерживая недовольство, вызванное ерундовыми проблемами собеседника. — И это все ваши заботы?

— Нет, не все, — сердито выговорил Куропёлкин.

И рассказал о двух встречах с Барри. Не умолчал и о том, как он опёрся на зонт, взлетел и пробил крышу автобуса.

— Ничего себе! — изумился Селиванов.

— Барри, или как его называть, — спросил Куропёлкин, — ваш человек?

— Евгений Макарович, — сказал, будто отдышавшись, Селиванов, — я не менее вашего ошарашен.

— Так ваш или не ваш?

— Сейчас не могу ответить… — сказал Селиванов. — Но наш человек не мог иметь задачи уничтожить Пробивателя, единственного пока в мире. Если только не был разыгран проверочный спектакль.

— Что значит единственный в мире Пробиватель и кому и для чего он нужен? — обеспокоился Куропёлкин.

— Сейчас объясню, — сказал Селиванов. — Но через пять минут. Сегодняшний ваш номер с пробиванием крыши автобуса вызывает надежды. Может, и Барри собирался, угрожая вам заточками, перепроверить ваши способности. А вы от них избавиться не сможете.

— Захочу и избавлюсь от них, — пообещал Куропёлкин. — Эти способности мне не нужны. И если они есть, то меня они напрягают и тяготят.

— Но они необходимы для развития человечества! — с пафосом произнёс Селиванов.

— Не смешите меня, — сказал Куропёлкин.

— Одно пробивание вы уже провели, — сказал Селиванов. — Теоретически оно было ожидаемо, научными людьми вычислено, но никто не предполагал, что осуществление его начнётся на нашей земле. Другого пробивателя пока нигде нет. А первое ваше пробивание вышло действием мирового масштаба. Но кем-то оно было признано случайным. Даже самим Бавыкиным. Он не смог поверить в ваше путешествие. И вот сегодняшнее событие, будто бы мелкое, с пробиванием крыши автобуса, не причинившее вам ни царапины, не может не обрадовать нас.

— И что? — спросил Куропёлкин. — Я не спрашиваю — и что дальше? Достаточно — и что? Если у вас есть какие-либо дальние планы, то участвовать в них вы меня не заставите. Я согласился сотрудничать с вами и полагаю, что состояло оно в моём участии в исследованиях, порой болезненных и малоприятных, организма так называемого Пробивателя, поверив тому, что на основе этих исследований было бы облегчено создание полезного технического устройства. Возможно, суперсложного робота. Полагаю, что и Баборыба вошла в ряд ваших испытаний, и деньги на неё вы выкладывали не зря. Более я вам не принадлежу и остаюсь лишь подсобным рабочим госпожи Звонковой.

Селиванов долго молчал.

— Евгений Макарович, — сказал он. — Я принял ваше заявление к сведению. Передам его людям государственным и уверен, что и они отнесутся к нему со вниманием.

— Государственные люди меня не волнуют, — сказал Куропёлкин.

— И вот что, — сказал Селиванов, — вам ни в коем случае не нало укорачивать или приминать вашу шевелюру, напротив, ваша голова должна обрасти плотным волосяным покровом, он поможет уберечь вас от лишних болевых ощущений и ушибов.

— Вам потребовались новые пробивания? — возмутился Куропёлкин. — Вот возьми и пробивай сам. Или головой, или жопой. Я заросшим ходить не собираюсь.

— Вы, Евгений Макарович, — спросил Селиванов, — патриот?

— Не намерен отвечать на такой вопрос, — сказал Куропёлкин. — Я люблю свою страну… Но кричать об этом считаю дурью.

— Так вы патриот? Или националист?

— Я сейчас дал бы вам в рожу, господин Селиванов, — сказал Куропёлкин. — Но воздержусь. Баборыбу, то есть Людмиду Афанасьевну Мезенцеву, можете отменить или использовать по выгодному для вас назначению. И будьте добры, возместите ущерб, вызванный её приспособлением к совместному проживанию, и возьмите затраты на её наряды и пищевые удовольствия. Всё это ваш проект.