Оба они в известной мере являлись порождением распространения в России идей Просвещения, и их творчество осталось бы скорее всего безнаказанным, появись их труды тремя — пятью годами раньше. Но теперь, на фоне событий во Франции, в России каждый шорох воспринимался как гром, а трон, занимаемый императрицей около тридцати лет, казалось, приобрел неустойчивость, слегка зашатался.

Парадокс состоял в том, что Екатерина в годы молодости утверждала, что не следует наказывать людей за убеждения. Теперь, на старости лет, она подвергла двух представителей общественной мысли, не разделявших ее взгляды, суровым преследованиям.

Автор знаменитого сочинения «Путешествие из Петербурга в Москву» в течение 10 дней конца июня — начала июля удостоился трех высказываний Екатерины, записанных Храповицким 26 июня 1790 года: «Говорено о книге „Путешествие от Петербурга до Москвы“. Тут разсевание заразы французской: отвращение от начальства; автор мартинист; я прочла 30 страниц, посылали за Рылеевым (полицеймейстером. — Н. П.). Открывается подозрение на Радищева». 2 июля: «Продолжают писать примечания на книгу Радищева, а он, сказывают, препоручен Шешковскому (обер-секретарь при Тайной экспедиции Сената. — Н. П.) и сидит в крепости». 7 июля: «Примечания на книгу Радищева посланы к Шешковскому. Сказывать изволила, что он бунтовщик хуже Пугачева, показав мне, что в конце хвалит он Франклина как начинщика и себя таким же представляет. Говорено с жаром и чувствительностью»[282].

Что вызвало гнев императрицы, суровое осуждение книги, какие высказывания автора оказались ей не по душе?

В письменных замечаниях Екатерина дала более пространный и конкретный ответ на этот вопрос: «В намерение сей книги на каждом листе видно; сочинитель оной наполнен и заражен французским заблуждением, ищет и выискивает все возможное к умалению почтения к власти и властям, к приведению народа к негодованию противу начальника и начальства».

Заметим, осуждение крепостнических порядков, неправосудие судей, произвол чиновников, безнаказанность помещиков за истязания крепостных, взяточничество можно частично обнаружить в «Наказе» самой Екатерины и в особенности в выступлениях депутатов в Уложенной комиссии, в сатирических журналах, появившихся в большом количестве в 60–70-е годы XVIII века опять же по инициативе Екатерины. То было время увлечения императрицы идеями французских просветителей, и тогда критика сходила авторам с рук. Теперь же аналогичные заявления на фоне революционных событий во Франции приобрели иное звучание. Напомним, «Наказ» Екатерины Уложенной комиссии множество раз переиздавался и широко распространялся в России, во Франции же был запрещен. Теперь, наоборот, все критическое, исходившее из Франции, предавалось анафеме.

Из сказанного не следует, что «Путешествие» Радищева — плод спонтанного развития общественно-политической мысли России. Влияние французской революции сказалось в том, что просветительская мысль предшествующего времени обрела более радикальные черты.

Советская историография при оценке Радищева допускала несколько существенных неточностей. Во-первых, она объявляла его первым в России революционером. Но прямые призывы к революционному свержению самодержавия и ликвидации крепостнических порядков в «Путешествии из Петербурга в Москву» отсутствуют. Если бы они имели место, то императрица — главный критик «Путешествия» и обвинитель Радищева — не ограничилась бы замечанием, что автор «заражен французским заблуждением», а прямо бы сослалась на его призывы к революции. Поэтому замечание Екатерины о том, что «сочинитель не любит царей и где может им убавить любовь и почтение, тут жадно прицепляется с редкой смелостью», как и призывы Радищева к ликвидации крепостного рабства еще не означают наличия в его сочинении призывов к революционным преобразованиям. В тех условиях эти призывы могли найти воплощение только в очередной крестьянской войне, быть может, менее стихийной и свирепой, чем предшествующая: Пугачев и Радищев личности несопоставимые.

Упоминание о призыве к революции отсутствует и в приговоре суда над Радищевым. В нем сказано, что книга подсудимого «наполнена самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное к власти уважение, стремящимися к тому, чтоб произвести в народе негодование противу начальников и начальств и, наконец, оскорбительными и неистовыми изражениями против сана и власти царской»[283].

Во-вторых, подчеркивая революционность взглядов Радищева, советская историография не отмечала их утопичности: современная Радищеву Россия не располагала силами, способными возглавить революцию. Буржуазия в своем формировании совершала первые шаги и продолжала домогаться феодальных привилегий, тем самым выражая готовность сосуществовать с крепостническими порядками и самодержавием.

В-третьих, советская историография придавала «Путешествию из Петербурга в Москву» значение первостепенной важности источника для характеристики положения крепостных крестьян, их отношений к барину, судопроизводства и т. д. Книга Радищева, бесспорно, является источником, но источником публицистическим, недостоверно отразившим исторические реалии. Заслуга Радищева как публициста состояла в том, что он впервые в литературе создал портреты простых селян, изображенных с теплотой и глубоким сочувствием к их тяжкой доле. Но в сочинении смещены акценты, сгущены краски. Крепостные, по утверждению Радищева, шесть дней в неделю обрабатывали барскую пашню и только один день — собственную. Симпатии вызывает девушка Аннушка, несмотря на сиротство, сумевшая сохранить гордость, достоинство и независимость. Аннушка — личность тоже мифическая, во всяком случае не типичная.

Помещик в изображении Радищева — средоточие человеческих пороков: он корыстолюбив, жаден, похотлив, надменен, лишен совести и человеколюбия. Собирательный образ помещика тоже далек от реального, что, конечно, не исключает наличия отдельных бар, лишенных добродетелей.

Остается ответить на вопрос, что же подвигнуло автора, сына богатого саратовского помещика, человека высокообразованного и преуспевшего по службе (он был руководителем Петербургской таможни), написать подобное сочинение.

Дать исчерпывающий ответ на этот вопрос крайне затруднительно, ибо историк обязан учитывать не только показания источников, но и психологию автора, его характер, степень честолюбия и тщеславия, отношения с окружающими и многое другое, что не поддается документальному подтверждению.

Во время заключения Радищев сам попытался объяснить следователям появление своего сочинения. Он писал о том, что чиновная карьера его не прельщала, и считал, что славы и влияния на общество он может достичь только писательским трудом. «Не достойны разве признательности, — писал он, — мужественные писатели, восстающие на губительства и всесилие для того, что не могли избавить человечество от оков и пленения».

Первые литературные труды Радищева не вызвали резонанса, на который он рассчитывал. Так, его комментарии к сочинению Мабли «Размышление о греческой истории», вышедшие в 1773 году, хотя и содержали выпад против самодержавия («Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние»), не вызвали окрика. Утонули в литературе о Петре Великом и сочинения Радищева «Письмо жительствующему в Тобольске», «Житие Федора Васильевича Ушакова», хотя они и содержали оценки, противоречившие официальным. Е. Р. Дашкова писала своему брату А. Р. Воронцову, что в книге его протеже встречаются «выражения и мысли, опасные по тому времени».