– Я убежден в своих выводах, – заявил он в ответ на вопрос Энсти, – и присягаю, что те отпечатки, которые я назвал фальшивыми, действительно таковы; их экспертиза не представляет сложности для специалистов такого уровня, как мистер Синглтон и я, всю жизнь посвятивших дактилоскопии.

– Мистер Торндайк, – произнес судья, когда Нэша отпустили, – вернитесь, пожалуйста, на свидетельское место и давайте продолжим. Мы только что услышали заключения свидетелей-экспертов Скотланд-Ярда, сделанные индивидуально, без сговора, подсказок или предубеждения, и результаты полностью согласуются друг с другом. Но странная вещь: они ложны в каждом случае.

В зале охнули и зашумели, а я чуть не рассмеялся, заметив, как самодовольные лица экспертов молниеносно исказились судорогой ужаса и негодования.

«Вот вам и мат!» – с ликованием подумал я в ту минуту.

– Подчеркиваю, – продолжал судья, – результаты не носят характера догадок, которые могут то совпадать с истиной, то отклоняться от нее, – нет, они ложны всякий раз. В том, в чем эксперты уверены, они полностью ошибаются, если они в чем-либо сомневаются, то непременно тяготеют к неверному выводу. Это весьма странный феномен, доктор Торндайк. Как вы его объясните?

Лицо Торндайка, до сих пор бесстрастное, как у деревянного идола, осветилось тусклой улыбкой:

– Я попробую ответить, милорд. Имитатор изначально ставил перед собой цель изготовить такую фальшивку, которая обманула бы тех, кто будет ее исследовать.

– Вот как? – приподнял пенсне судья, и на его лице тоже появилась легкая улыбка, а присяжные загудели, словно улей, так что приставу пришлось угомонить их.

– Я предвидел, – грустно заметил Торндайк, – что эксперты не отличат настоящие отпечатки пальцев от поддельных. Здесь требуются кое-какие разъяснения, и я взял бы на себя смелость их предложить. Если с одного и того же пальца без специальных предосторожностей снять десять отпечатков, среди них не окажется и двух похожих, ибо палец, будучи закругленным, касается бумаги лишь одной частью. Полученные оттиски, так или иначе, будут немного варьироваться в зависимости от того, с какой стороны пальца их снимали. Но используемый мною штемпель имеет плоскую поверхность наподобие шрифтового печатающего устройства и, подобно ему, всегда оставляет одинаковый след. Штемпель воспроизводит не кончик пальца, а дает конкретный готовый отпечаток, и, если десять оттисков сделаны одним штемпелем, они сразу бросаются в глаза, потому что все они механически повторяют друг друга. Подлинные же отпечатки отличаются от тиражированных тем, что имеют мелкие различия в положении пальца.

Размышляя над этим, я позаботился о том, чтобы каждый отпечаток воспроизводился отдельным штемпелем, и все штемпели были сделаны с разных отпечатков. Изготавливая штемпели, я отбирал подлинные оттиски, которые различались между собой так сильно, как только возможно. А снимая настоящие отпечатки, я всякий раз прижимал палец к бумаге в одном и том же положении, насколько это было в моих силах. Вот и вышло, что на листе, представленном на экспертизу, оригинальные отпечатки пальцев были почти идентичными, а подделки содержали различия. Случаи, в которых специалисты Скотланд-Ярда были вполне уверены, – это те, где я добился, чтобы подлинные отпечатки повторяли друг друга, а сомнительные – те, в которых я частично потерпел неудачу.

– Благодарю вас, все понятно, – промолвил судья с таким глубоким удовлетворением, какое только может позволить себе человек, в силу своих служебных полномочий не имеющий права на выражение любых эмоций. – Продолжайте допрос свидетеля, мистер Энсти.

– Вы представили доказательства того, что можно подделать отпечаток пальца так, что установить это практически нереально. Вы также утверждали, что отпечаток на бумаге, найденной в сейфе мистера Хорнби, – фальсификация. Вы настаиваете на этих показаниях?

– Я убежден в том, что обнаруженный отпечаток – подделка.

– Когда вы впервые пришли к такому выводу и почему?

– Вывод я сделал, когда проводил исследование в Скотланд-Ярде, по трем основным причинам. Во-первых, отпечаток, оставленный жидкой кровью, почему-то сохранял превосходную отчетливость, что, как уже объяснил суду доктор Роуи, противоречит научным и экспериментальным данным. Такой оттиск, даже если очень постараться, нельзя воспроизвести без раскатной плиты и валика. О том, что он случаен, и речи нет.

Во-вторых, измеряя оттиск микрометром, я обнаружил, что по размерам он не совпадает с подлинным отпечатком пальца Рубена Хорнби, – он больше. Я сфотографировал его рядом с микрометром и сравнил с настоящим отпечатком, тоже заснятым рядом с тем же прибором. Вы удивитесь, но подозрительный отпечаток оказался на сороковую долю дюйма больше, если считать от одной данной точки на бороздке до другой. Вот, пожалуйста, у меня при себе две увеличенные фотографии, на которых расхождение размеров показано с помощью линий микрометра. Микрометр и портативный микроскоп тоже здесь на случай, если суд пожелает удостоверить мои данные.

– Спасибо, – кивнул судья, – ваше свидетельство будет принято, если ученый представитель обвинения не потребует перепроверки.

Он взял фотографии Торндайка, внимательно рассмотрел их, после чего передал присяжным.

– Третий довод, – продолжал мой коллега, – важнее всех, ибо не только доказывает, что этот отпечаток – подделка, но и предоставляет ключ к ее происхождению, а следовательно, к личности фальсификатора.

В зале повисла такая гробовая тишина, что стало слышно тиканье часов. Я взглянул на Уолтера, который сидел, неподвижный и прямой, на краешке скамьи; ужасная бледность разлилась по его лицу, лоб покрылся испариной.

– Рассмотрев отпечаток вблизи, я различил в одном месте маленькую белую отметину, или промежуток. Он был в форме прописной буквы «S» и, очевидно, появился вследствие дефекта на бумаге – свободного волокна, которое приклеилось к пальцу и отделилось от поверхности, оставив там пустое пространство. Однако, исследуя бумагу под микроскопом, я установил, что поверхность цела и невредима. От нее не было отделено ни одно волокно; случись такое, оборванный кончик волокна или, по крайней мере, желобок, в котором оно находилось, были бы заметны. Напрашивался вывод, что свободное волокно существовало, но не на бумаге, найденной в сейфе, а на той, где был сделан изначальный отпечаток пальца. Я знал, где именно находился отпечаток большого пальца, без всяких сомнений принадлежащий Рубену Хорнби, – в пальцеграфе. По моей просьбе миссис Хорнби принесла книжечку ко мне на квартиру. Изучая оригинальный оттиск пальца Рубена Хорнби, я обнаружил на нем мельчайший S-образный промежуток, занимающий то же положение, что и на красном отпечатке. Я навел на него мощную линзу и отчетливо увидел малюсенький желобок в бумаге, где лежало волокно, поднятое пальцем, испачканным чернилами. Затем я сравнил два отпечатка и выявил следующее: длина оттиска из пальцеграфа – двадцать шесть тысячных дюйма, ширина – четырнадцать с половиной тысячных дюйма. Красный отпечаток оказался на одну сороковую дюйма больше подлинника: длина составляла 26,4 тысячных дюйма, ширина – 14,9. Форма оттисков была идентичной: я определил это путем наложения друг на друга сильно увеличенных фотографий обоих отпечатков; след шрама пересекал бороздки одинаковым образом и в одних и тех же местах.