— Вам и ей, наверное, ясно.

— Антония все вспомнит, и тебя, и Альфреда, она постарается выполнить просьбу, но надо, чтобы кто-то из местных проводил этих ребят до нее. Так безопаснее.

— У нас есть такой, он живет неподалеку отсюда, Густавом его звать.

— Так это Густав по кличке Шкаф. Вот оно что! Когда вы думаете двинуться?

— Через неделю или больше, как управимся.

— Хорошо. Только знаешь что? — Ласе помолчала. — Альфреду ты об этом сейчас, если встретишь, не рассказывай.

Она еще раз замкнулась, ушла в себя. Потом сказала:

— Что же с тобой будет?

— Побуду еще здесь, если подвернется возможность — уйду тоже, но пока на мне и другие люди.

— Ты, как капитан с мостика, должна уйти последней?

— Вроде этого.

— Если у них все пройдет хорошо, то попробуем и с тобой, а?

— Дело не во мне, ребята должны вынести отсюда информацию…

Расцеловавшись на прощание, Ольга ушла. Она шла к маячившим вдалеке фигурам и думала, что получила от этой чужой женщины материнский поцелуй, о котором уже успела забыть.

— Ну что? Судя по времени, чая было выпито много, — сказал, подойдя, Густав.

— Вы знаете, ребята, — ни капельки. Забыла тетя Аустра про чай, а я не напоминала.

— Так ты уже племянницей стала, — отметил Кириллыч.

— Почти. Пошли домой, все расскажу. Но если в двух словах, то ехать вам нужно будет втроем: тебе, Густав, надо проводить Кириллыча и Соломатина до Антонии, а потом…

Разговор с Рагозиным вышел тягостным, состоял из упреков и недоговоренностей.

— Скажи, Иван, ну почему ты перед последним походом никого из нас не предупредил?

— Ольга, лишних мест не было, я имею в виду пропусков и билетов. Как в лодке — сколько мест, столько людей, если перегрузим, то ко дну пойдем. И потом, всем командовал Шабас, не я.

— Брось, не крути, Иван. Шабас — проводник, а группу ты комплектовал. Твои дружки Гудловский и Чувиков пошли небось. А Немко и Выбло нет, Соломатин и Кириллыч — тоже нет. Федор Зенченко тоже, я — тоже. Чего же такое неравенство?

— Пойдете в следующий раз, не все же сразу.

— После последнего погрома? Уже и идти-то некому: Немко, Выбло арестованы.

— Шабас о тебе в отряде очень хорошо говорил, и там решили, чтобы ты в отряд пошла, как исключение. Ты знаешь, что женщины туда не шли.

Сам Рагозин думал, произнося эти слова: «Только тебя не хватало мне туда вести. Тогда крышка. Лучше из отряда не возвращайся! Тейдеманис велел с тебя глаз не спускать».

— Я ничего не скрываю и не таю, нечего перед своими в секреты играть, — в свою очередь наступал Рагозин. — Немцы схватили Немко и других ребят потому, что рыщут, кто взорвал эшелон, кто на трибуне рванул. У тебя же все тайны, ты о своих делах все молчком больше. Так? Меня же предупредили там, в лесу, что осторожнее надо быть со взрывами — дождетесь репрессий.

— Вряд ли все группы тебе, Иван, доложат, кто чем занимается и что делать будут.

Каждый при этом думал о своем: Рагозин старался выведать, не причастна ли к взрывам группа Ольги, ибо допросы захваченных из «центра» ребят ничего не дали; Ольга же думала о том, что ничего не скажет ему о готовящемся уходе в Освею. Интуитивно в ней поднималось чувство глухой вражды к нему за сокрытие сроков ухода последней группы.

…Поздно вечером этого же дня в квартиру Густава постучали. На пороге стоял Семен Смушкин. Он был бледен, возбужден, его лицо было искажено гримасой страха, ужаса, в общем чего-то трагического, происшедшего совсем недавно.

— Я выследил. Это Иван. Рагозин Иван, — повторил он как-то бессвязно. Рухнул на стул и замотал опущенной головой.

— Что ты выяснил? Расскажи толком, — цепенея от страшного предчувствия пересохшими вдруг губами произнесла Ольга.

— Видел, что Эрис встречается с Рагозиным, — он сделал паузу. — Сегодня, сейчас, вечером. Три дня вечерами я встречал Эриса около его дома. У него в доме на парадной лестнице идет ремонт, наверное, обломились ступеньки лестницы, что-то вроде этого там меняли.

Семен охрип и судорожно глотал воздух. Вероника принесла стакан воды. Он отпил воду.

— Я прятался около решетки дома Беньямина напротив, на Парковой. Смотрю, идет Рагозин. Вошел он во двор дома Эриса. Я придвинулся ближе, перебежал Парковую. Смотрю, в подъезде черного хода дома Эриса кто-то стоит курит, огонек сигареты виден. Рассмотреть, кто стоял, я не мог, не кошка. Но человек этот вошел в подъезд, за ним затопал Рагозин. Я за ними. Они прошли три пролета, там лестница винтовая, крутая, но она капитальная, каменная, как в церкви, — возбужденно выстреливал фразы Семен. — Они остановились, и тут Эрис говорит тихо: «Запомни, квартира восемь». Очевидно, Рагозин там первый раз был. Щелкнул замок. Они вошли. Все. Вот так, — и Семен откинулся в бессилии на спинку дивана.

Семен! Храбрый, мальчишески выглядевший Семен вот этим своим наблюдением, которому цены не было (но будем говорить честно, никто до конца не поверил), подписал себе смертный приговор.

Наступила тишина. Первой очнулась Ольга.

— Но ты мог и ошибиться, — сказала она.

— Да, я мог ошибиться, обознаться, — вдруг спокойно сказал Семен. — Но я приближался к ним, шел за ними. Я эту жилистую, как у индюка, шею Рагозина ни с какой другой не перепутаю, так же как и акцент Эриса. У него произношение по-русски твердое, как у всех восточных людей.

— Это невероятно, — сказал Густав. — Да, Эрис проживает в этом доме. Это-то хоть ясно и доказано. Но чтобы Иван? — Густав пожал плечами.

Все замолчали. Вероника подошла и прижалась к Густаву.

— Но надо что-то делать, — сказала она.

— Убить этого гада надо, убить, вот что делать, — вскричал Семен. — Вот что делать! Иначе он добьет нас…

— Тихо, успокойся, — голос Ольги приобрел повелительные нотки. — Но Рагозина на свадебном снимке нет. Нет же? — переспросила она.

В дверь постучали. Пришли Кириллыч, Федор и Михаил Соломатин. Практически собралась вся группа. Ольга пересказала им сведения Семена. Все загудели.

— Не верю, здесь что-то не так, — сказал Федор. — Иван начал сотрудничать с партизанами тогда, когда мы уже сбились в группу. За это время подобный ему мог бы нас продать? Но мы целы. Значит, среди нас всех нет…

— О чем ты говоришь, Федя? — перебил его Михаил. — 20-го забрали столько народа, что мы не знаем сколько. Всех мы никогда не знали. Серега-минер нам тогда помог. Сейчас мы в стороне, Рагозин тоже. На всех нас можно думать?

— К Эрису, если он такой тип, как Густав рассказал, могут ходить разные деятели. Не так ли? Как к Вагнеру тропа не зарастала? Семен же не сумасшедший, не болван, черт возьми, — повысил голос Кириллыч.