Во многих отношениях он был хорошим правителем, даже очень хорошим[181]. Как ни удивительно, человек, прошедший в юности школу насилия и убийства, немало заботился о спокойствии и безопасности своих подданных. Разумеется, он мог быть безжалостным и жестоким, но вел себя так лишь по отношению к тем, кто сеял смуту или пытался оспорить его власть, либо когда дело касалось религии. Как и Кнут в Англии, он большое внимание уделял законам. Тинги по-прежнему оставались авторитетным законодательным и судебным органом; их позиции даже упрочились, поскольку Олав выбирал своих сподвижников из богатых бондов, а не из местных херсиров, еще живших памятью о прежних временах. И опять-таки подобно Кнуту, Олав во многом опирался на опыт своих предшественников. Снорри рассказывает, что конунг часто просил говорить ему законы, которые установил в Трандхейме Хакон Добрый, и, советуясь с самыми мудрыми людьми, которых он собрал в своей усадьбе, «одни законы упразднял, а другие добавлял, если считал необходимым». Ни титул, ни богатство не избавляли человека от необходимости соблюдать законы; Олава невозможно было ни запугать, ни подкупить, и в определенных ситуациях, как мы уже говорили, он не ведал жалости. Не все законы, известные позднее как «законы конунга Олава», установлены им: мощь древних влиятельных родов, утверждавших свои собственные представления о справедливости силой оружия, не могла иссякнуть за одно поколение. Однако во времена Олава был сделан важный шаг к созданию общенорвежского законодательства. Сигват в своей висе, конечно, несколько преувеличил заслуги конунга, но в целом Олав вполне заслуживает такой похвалы:

Но самое выдающееся достижение Олава состоит в том, что благодаря ему Норвегия стала христианской. Перемена религии означала нечто большее, чем отказ от прежних богов, старинных ритуалов и обрядов; это был шаг из прошлого в современность, направленный на преодоление изоляции и приобщение, по крайней мере частичное, к более развитой европейской цивилизации. Олав начинал не на пустом месте. Жители областей, традиционно находившихся под датским влиянием, скажем Вика, со времени крещения Харальда Синезубого в подавляющем большинстве приняли новую веру; Хакон Добрый, Харальд Серая Шкура и Олав сын Трюггви, каждый по-своему, потрудились для распространения христианства, но обитатели Внутреннего Трёндалёга и северных побережий так и продолжали пребывать во тьме невежества. Олав действовал беспощадно: он свергал идолов и осквернял алтари святилищ; самых упорных язычников казнил, другим выкалывал глаза или наносил увечья, у многих отнимал земли. Однако каждый, кто раскаивался, мог принять крещение и возвратить себе дружбу конунга.

Олав добился значительных успехов и в решении другой, более трудной задачи – создании норвежской церкви. Главным его помощником в этом деле стал Гримкель, судя по имени, норвежец. Вместе с Гримкелем и другими прелатами Олав разработал ряд законов, касающихся церкви и христианской веры. Среди его сподвижников были и клирики из Англии[183], но поскольку там правил Кнут, Гримкель и другие норвежские священнослужители принимали сан в Бремене. «Закон о христианстве» считался важнее всех прочих; его зачитывали на тингах, и более поздние Законы Гулатинга неоднократно на него ссылаются. Олав построил в Норвегии много церквей: их место в общей структуре церкви, равно как и вопрос об их подчинении и расходах на их содержание и ремонт, вероятно, оговаривались, в числе прочего, в «законе о христианстве». В большинстве средневековых сочинений реальный образ Олава скрыт под толстым слоем сусальной позолоты, но одно несомненно: к моменту его смерти Норвегия окончательно стала христианской страной и возврат к язычеству был невозможен.

Ситуация усугублялась еще и тем, что Олава почти сразу после его гибели признали святым и что его соперник Кнут был столь же ревностным поборником христианства.

В течение первых десяти – двенадцати лет в области внешней политики у Олава не возникало особых проблем. Кнут занимался делами в Англии, а у вечных соперников норвежских конунгов – ярлов Хладира – по счастливому стечению обстоятельств руки оказались связаны: Эйрик правил в Нортумбрии, Свейн умер, а Хакону мешала клятва. Оставались, правда, еще Швеция и атлантические острова. Обитатели Фарерских, Оркнейских и Шетландских островов, в конце концов, признали власть конунга, хотя Оттар Черный едва ли был прав, когда восклицал:

Всем посягательствам шведов Олав давал жестокий отпор. В «Саге об Олаве Святом» говорится, что, когда шведский конунг отправил посланцев через горы в Гаулардаль и Оркадаль за обычной пошлиной, Олав захватил двенадцать из них, поставил виселицу на горе, так чтобы ее было видно с фьорда, и повесил их там, на потеху воронам, на радость пересекавшим фьорд норвежцам и как предупреждение сопернику. В спорной, судя по всему, области Ранрике он придал смерти двух ставленников шведского конунга и заменил их своими людьми. Чуть позднее в тех краях был построен город, окруженный валом и рвом, – Сарпсборг.