Ожидая, ожидая. Глядя на телефон, затем на лежащего на полу Джеда, затем снова на телефон. Оливер не отвечал. «Оливер, Олли, сынок, пожалуйста, ответь мне!»

Ничего.

Свободной рукой Мэдди убрала телефон обратно в карман. И снова нацелила револьвер на Джеда. Все это было полнейшим безумием, и ей казалось, будто она несется по спирали вниз.

– Говори, Джед! Что это все означает? Почему Джейк представляет опасность для моего сына? Что ему нужно?

– Он хочет положить конец всему, дорогая моя. Имманентизировать[98] эсхатон, говоря словами Эрика Фегелина[99]. И он на самом деле не Джейк.

«Это уже слишком».

– Тогда кто же он?

– Он – Оливер. Оливер из другого времени, из другого места. Старше. Сломленный. Но у него есть план, Мэдди. О, у него есть план!

И Джед рассказал ей все как есть.

* * *

Джейк танцевал на верхушках камней, перепрыгивая через полосы лунного света и тени. Оливер медленно следовал за ним, обходя камни. Джейк двигался так, будто был счастлив. Не скрывая восторженного возбуждения.

Но почему?

Оливер был встревожен и сбит с толку. У него в голове царила полная сумятица. Он больше не мог трезво рассуждать. Было во всем этом что-то такое… что прочно поселилось в груди свинцовой тяжестью.

Оливеру остро не хватало отца, который сказал бы, что делать.

Но тут ведь сходятся проблема и ее решение, разве нет? Именно поэтому они с Джейком здесь.

– Вот! – вдруг указал Джейк.

Проследив взглядом за его вытянутым пальцем, Оливер увидел впереди один камень, выделяющийся из тех, что его окружали, – в профиль он напоминал черную наковальню.

Еще до того как Оливер приблизился к нему, он понял, что это тот самый камень, – на котором в видении умер его отец. Вблизи камень оказался более крупным, более темным, более тяжелым. Более настоящим. Верх его был меньше похож на наковальню, не такой узкий и вытянутый, – скорее, напоминал стол. Оливер осветил камень фонариком и увидел восемь желобов, расходящихся от середины, – неглубоких канавок, к которым ему неудержимо захотелось прикоснуться, однако он испугался. Оливер протянул к камню руку…

Но тут камень словно замерцал темнотой, еще более глубокой, чем ночь. Оливер отдернул руку, так и не прикоснувшись к нему. Он также разглядел, что каналы не расходились от середины, а, наоборот, имели небольшой уклон к ней – они сходились к середине, где имелось отверстие. Скорее, узкая щель, похожая на змеиный глаз. Словно именно здесь торчал меч из легенд о короле Артуре.

Джейк раскинул руки в стороны, словно стараясь показать, что их окружает нечто очевидное. Однако Оливер ничего не понял.

– Вот мы и пришли, – сказал Джейк, и его зубы сверкнули в лунном свете.

Оливер всмотрелся в темноту.

– Не вижу никаких следов того, что мой отец был здесь. Не вижу крови…

– Кто сказал, что это произошло именно здесь?

– Но видение…

– Этот камень – он как весь парк, Оливер. Является… как там? Одной из констант. Словно гвоздь, которым пронзены страницы книги.

И снова Оливеру показалось, будто каменный стол обладает каким-то внутренним мраком, который усиливался, вспыхнув черным протуберанцем, и снова съежился. Оливер снова протянул руку к камню. Ему захотелось потрогать эти канавки, на вид такие гладкие, совсем не грубые, как отполированные…

Оливер провел пальцем по одному желобку, и…

Оливер стоит на коленях на камне, засунув в рот ствол, – бабах, – из затылка вырывается фонтан алых брызг…

Оливер кричит, тщетно брыкается, связанный, на камне, кожа на запястьях и щиколотках натерта грубыми веревками, в воздухе сверкает заточенное острие кирки…

Оливер сонно заползает на каменный стол, его черная футболка покрыта засохшей рвотной массой, глаза полуприкрыты, он сворачивается в зародышевый комок…

Оливер с перерезанными венами на запястьях, плачущий…

Его череп разлетается вдребезги, словно глиняный горшок…

Выстрел…

Петля…

Оливер с длинными волосами до плеч…

Оливер, остриженный наголо…

Оливер с короткой стрижкой и вывернутой ступней…

Оливер с заячьей губой и зелеными глазами…

Оливер с брекетами, Оливер с белыми ровными зубами, Оливер голубоглазый, кареглазый, с веснушками, с родинкой над губой, с родинкой на щеке, такой, этакий, десятки вариантов, один за другим, как в игре «Симс»[100], каждый раз чуть другой, отражения в расставленных кру́гом зеркалах, и каждый Оливер мертв или умирает, неизменно на этом камне, и всегда не один.

Всегда.

Не один.

Вскрикнув, Оливер отшатнулся от каменного стола, едва не споткнувшись о соседний камень. Дыхание вырывалось короткими судорожными хрипами.

– Я… нет, нет, нет! Что я сейчас увидел? – Он с силой надавил кулаками на виски. – Что это было?!

– Что с тобой, Олли? – подался к нему Джейк.

– Ты…

– Я? Что я?

– Ты всегда был там. И ты… – Слова едва не застряли у Оливера в горле, но он все-таки выдавил их: – Ты – это не ты.

– Неужели? – Лицо Джейка скривилось в ехидной усмешке.

– Ты – это я.

Глаз, тот, что в рубцовой ткани, вспыхнул.

– С чего ты взял?

У Оливера кружилась голова.

– Ты уже проделывал это. Снова и снова. Приводил меня… другие версии меня, другие версии себя – к этому камню. Убеждал их покончить с собой здесь. Или просто сам их убивал. Но все они умерли. Умерли вот на этом самом…