— И с какой стати ты решил, что я туда поеду?

— Именно потому, что я так решил, ты туда и поедешь, — ухмыльнулся Ковалёв. — Считай это жестом доброй воли. Будь на моём месте менее щепетильный человек, ты просто тихо исчезла бы, и ни одна собака с милицией тебя бы не нашла.

— А на что я там буду жить?

— Не знаю, — пожал плечами адмирал. — Ты ведь, кажется, геолог по образованию? Вот и давай, вспоминай, чему тебя учили. Кстати, рекомендую начать с того, чтобы найти себе жилье, оно там дорогое, и выбора, в общем-то, нет, но, так и быть, на покупку скромной квартиры я тебя спонсирую, — обнадёжил он её, не глядя достал из кармана пачку денег и бросил её на журнальный столик из тонкого, но прочного стекла. — На первое время, думаю, хватит. Впрочем, тебе не привыкать устраиваться где угодно, когда угодно и с кем угодно, — не удержался адмирал от очередной шпильки.

— Ясно. Ну что же, я проиграла, значит, надо проигрывать достойно. Когда мы едем?

— Рад, что ты поняла насчет достоинства, жаль — поздно. Хотя, конечно, лучше поздно, чем никогда. Ты, — Ковалёв сделал ударение на слове «ты», — летишь туда завтра утром, рейсовым самолётом, через Москву. Рекомендую воспользоваться случаем и в последний раз взглянуть на столицу. Я специально заказал билеты так, чтобы у тебя были примерно сутки на прогулку. Сентиментальным становлюсь, что делать…

— А Юля?

— А она, я думаю, останется здесь. Сомневаюсь, что она захочет последовать за тобой в эту дыру после того, что ты учинила. Это же надо додуматься — похищение собственной дочери организовать! Ты о ребёнке подумала? О её нервах? Хорошо хоть, крепкие они, чувствуется моя кровь, — с гордостью сказал Ковалёв.

— Ты ей что, всё рассказал?

— Ну да.

— Мерзавец!!!

— Знаю и горжусь этим.

— Негодяй!..

— В зеркало взгляни, дорогая. Что-то крылышек за твоей спиной я тоже не наблюдаю.

— И она тебе поверила?

— Нет, конечно. Но я дал ей прослушать запись допроса цыгана, запись допроса твоего… Как это правильнее? Босса? Ты ведь у него секретаршей числилась, если мне память не изменяет? Или как это правильнее? Секретутка? Ну и ещё пару записей допросов известных тебе лиц.

— Подонок… — как-то тоскливо выдала женщина, и Ковалёву на мгновение стало её жаль, но он тут же подавил непрошеное чувство.

— Может быть. Увы, с кем поведёшься, дорогая. Я вот повёлся с тобой.

— Ты думаешь, это сойдёт тебе с рук? — Женщина наклонилась вперёд. — Думаешь, тебя так просто оставят?

Теперь она совершенно не выглядела вальяжной дамой, какой была всего несколько минут назад, а её голос напоминал скорее шипение разъярённой кобры. И в бешенстве своём она была красива. Адмирал невольно залюбовался ею, а потом кивнул:

— Разумеется, не сойдет. И я очень надеюсь, что мне попытаются отомстить, тогда будет понятно, кого добивать. Твои покровители ведь мало что знали — шестёрки, как и ты сама, только костюмы подороже. Впрочем, тебя это волновать уже не должно.

Вот тут она и скисла. Откинулась на спинку дивана, будто из неё выпустили воздух, и спросила:

— Скажи, зачем тебе это надо?

— Что именно? Найти своих врагов? Это, я думаю, как минимум логично…

— Нет, я о Юле. Зачем? Ты столько лет нас не видел, даже не пытался связаться с нами, а теперь отбираешь у меня дочь. Зачем? Я никогда не поверю, что ты в одночасье воспылал прямо такими уж пламенными отцовскими чувствами. Не бывает так, хоть ты что мне говори. Актёр из тебя всегда был плохой, можешь зря не стараться.

— Правильно сделаешь, если не поверишь. — Ковалёв задумчиво потёр лоб. — Честно тебе скажу, полюбить совершенно незнакомого ребёнка… Тяжело это, даже если точно знаешь, что это твоя дочь. Но оставлять её с тобой я не хочу: мать, играющая жизнью собственной дочери, как минимум ненормальная. Может быть, я не прав, но я считаю именно так. Поэтому я дал ей право выбора и всю информацию, какую имел. Ну а дальше… Остаться — это было её решение. Не знаю, что повлияло на неё больше — твоё предательство… да-да, именно предательство, иначе и не назовёшь, или моё положение в обществе, но решение принято. Изменить его может только она сама, я не стану вмешиваться, но и тебе не позволю.

— Я хочу увидеть дочь.

— Увидишь, если она сама этого захочет.

— Как она может решать?! Она ещё ребёнок!..

— Этот ребёнок по твоей милости повидал недавно такое, чего не видели большинство взрослых. И вообще, хватит уже, в её возрасте я разгружал вагоны, приписав себе пару лет, чтоб не выгнали, — очень уж жрать хотелось.

— Тогда время было другое.

— Да ну? Время всегда одинаковое. И люди тоже одинаковые: есть нормальные, а есть сволочи.

— Как ты меня назвал?

— Помилуй, — Ковалёв шутовски развёл руками, — когда это я тебя обзывал? Я что, сказал, что ты сволочь? Нет, твоё имя не упоминалось. Не принимай всё на свой счёт, люди решат, что у тебя мания величия…

Однако экс-супруга уже завелась, и остановить её, как, впрочем, и большинство женщин, было затруднительно.

— Ты как меня назвал, скотина? Ты на себя посмотри! Бросил женщину с дочерью — и теперь хочешь, чтобы все тобой восхищались: ах ты, какой благородный мужчина, а жена — скотина! Мы остались без средств. Совершенно! Ты хоть знаешь, что это такое — не иметь возможности накормить ребёнка? Когда ей нечего надеть? Когда она просит куклу, а у тебя нет на неё денег? И ведь она всё понимала, не плакала! Даже когда в неё пальцами показывали в школе, не плакала. Ты скажи, я хоть раз к тебе за помощью обращалась?

— Нет, надо отдать тебе должное. И что с того?

— Что с того? Да ты благодарен мне должен быть за…

— За что? — перебил её адмирал. — За что я тебе должен быть благодарен? Может, напомнить тебе, после чего я ушёл, дорогая?

Последнее слово адмирал произнёс с нескрываемой издёвкой, однако женщину это не слишком смутило. Её вообще трудно было смутить — именно это в своё время и привлекло тогда ещё молодого инженера в шустрой и, что уж греха таить, симпатичной студентке.

— А ты никогда не думал, что сидеть одной месяц, а то и два — не самое приятное времяпровождение? Женщине нужны внимание и ласка, с женщиной надо периодически выбираться в свет, а ты приезжал, падал на кровать и отлёживался неделю, и ничего тебе не хотелось. А потом ехал в свой лес или на эту проклятую рыбалку, которую я терпеть не могла. Как будто на своей буровой не успевал так развлечься. И к нам никто не ходил, когда ты приезжал, ты никого не хотел видеть.

— И что? Знаешь, ты просто от безделья маялась, если честно. И то, что ты диссертацию писала, ерунда полная, ничего ты не делала, уж я-то знаю. Шла бы работать, не было бы проблем. А насчёт месяцами одной — так ведь, насколько я помню, ты всегда любила и вкусно поесть, и пожить с комфортом. Ты ведь вряд ли согласилась бы жить на зарплату служащего или, скажем, научного сотрудника в НИИ, а в городе у нас много денег не заработать. Воровать я не умею, брать взятки тоже. Противно, знаешь ли. Вот и мотался вахтами, потому что МУЖЧИНА ДОЛЖЕН РАБОТАТЬ. И все доводы вроде «не ценят», «тяжело» или «ниже моего достоинства» — не более чем отмазки неудачников. Да что я перед тобой распинаюсь? Сама всё отлично знаешь. Я от тебя требовал не очень многого, но ты решила, что вольна решать, как жить. Вольна, конечно, но от меня-то что требуешь? И для сведения, когда человек приезжает домой, ему охота просто отдохнуть, а не слушать бабьи причитания о тряпках. А вы с подругами ничего другого не обсуждали. Вероятно, кто-то может это терпеть, но только не я.