Он приехал поздно ночью, и вид у него был очень озабоченный. Он сказал, что в городе большая беда. Они включили радио.

Группа «ихванов» убила мальчика и похитила его тело. В последовавших протестах было убито четырнадцать человек. В перестрелке погибли трое боевиков. Сожжены три полицейских участка. Всего смерть унесла за день восемнадцать человек.

Муса быстро поел и встал, собираясь уходить. Он грубовато попрощался с Гульрезом, а Тило поцеловал в лоб.

— Худа хафиз, бабаджаана. Удачного пути.

Он просил ее оставаться в доме и не провожать его, но она не послушалась и проводила его до самодельной шаткой деревянной пристани, у которой покачивалась на воде гребная лодка, ожидавшая Мусу. Муса перешел в лодку и лег на дно. Лодочник прикрыл его попоной, на которую поставил несколько пустых корзин и положил пару мешков с овощами. Тило смотрела вслед лодке, увозившей любимый груз. Лодка направилась не на противоположный берег, к бульвару, а вдоль плавучих домов, вдаль.

Она чувствовала, что Муса, лежавший на дне лодки под пустыми корзинами, произвел в ее душе необратимые изменения. Она ощущала свое сердце камнем, несущимся с горы в потоке других камней, и это ощущение холодом сдавливало ей грудь.

Она пошла спать, поставив будильник так, чтобы не опоздать на автобус в Джамму. По счастью, она сделала все, как положено в Кашмире, но не потому, что сознавала это. У нее просто не было сил раздеться. Засыпая, она слышала, как Гуль-как, напевая, протирал посуду.

* * *

Проснулась Тило меньше чем через час — не вдруг, не сразу, а постепенно, мало-помалу выплывая из-под слоев сна. Сначала она услышала звук. А потом отметила его исчезновение. Сначала это был рокот моторов, который, казалось, доносился со всех сторон. Потом моторы выключились, и наступила полная тишина.

Моторные лодки. Много моторных лодок.

Плавучий дом «Шахин» скрипнул и покачнулся. Немного. Совсем чуть-чуть.

Она уже была на ногах, снедаемая тревогой, когда резная дверь рухнула под ударами и в спальню ввалились вооруженные солдаты.

То, что происходило в течение следующих нескольких часов, происходило либо слишком быстро, либо слишком медленно. Тило не могла этого определить. Картина была ясной, и звук отчетливым, но ей казалось, что все происходит где-то вдали и не здесь. Чувства затормозились, отстали и болтались где-то позади. Ей заткнули рот, связали руки за спиной, а комнату обыскали. Потом Тило выволокли в коридор, оттуда в столовую. По дороге ее протащили мимо Гуль-кака, лежавшего на полу. Солдаты избивали его ногами и прикладами. Солдат было не меньше десятка.

Где он?

Я не знаю.

Кто ты?

Гульрез. Гульрез. Гульрез Абру. Гульрез Абру.

Каждый раз, когда он отвечал правду, его начинали бить еще сильнее.

Она ощущала его крики всем телом, они проникали в нее. Как стрелы, пронизывали насквозь и уносились вдаль, над гладью озера. Когда глаза Тило привыкли к ночной темноте, она увидела целую флотилию моторных лодок, набитых солдатами. Это было, так сказать, водное прочесывание. Группы лодок выстроились двумя концентрическими дугами. Наружная дуга была составлена из солдат, ведущих наружное наблюдение за озером, а внутренняя дуга состояла из группы поддержки. Солдаты этой группы стояли в лодках и тыкали ножами, привязанными к длинным шестам, — импровизированными баграми — в воду, чтобы убедиться, что человек, которого они ищут, не прячется под водой. (Военные были посрамлены совсем недавним, но уже ставшим легендарным бегством Гаруна Гааде — Гаруна Рыбы, — который сумел уйти даже после того, как команда солдат была уверена, что загнала его в угол, в убежище на озере Вулар. Единственный путь, по которому он мог бежать, пролегал через само озеро, где его уже ждали морские пехотинцы. Однако Гарун Рыба скрылся в воде, просидев несколько часов в клубке водорослей и дыша через бамбуковую трубку. Он смог просидеть там несколько часов до того, как растерянные преследователи устали его искать и убрались восвояси.)

Лодка группы захвата стояла, причаленная к дому, и ждала возвращения солдат с ценной добычей. Операцией руководил высокий сикх в темно-зеленом тюрбане. Тило решила — и совершенно правильно, — что это Амрик Сингх. Ее перетащили в лодку и заставили сидеть смирно. С ней никто не разговаривал. Никто из обитателей соседних плавучих домов не вышел поинтересоваться, что происходит. Правда, во всех этих домах уже успели побывать небольшие группы солдат.

Через некоторое время из дома выволокли Гульреза. Он не мог идти, и солдаты просто волочили его по палубе. Большая голова, покрытая капюшоном, безвольно наклонилась вперед. Собственно, это был даже не капюшон, а сумка с рекламой риса басмати фирмы «Сурья». Гуль-как молчал. Он был страшно избит. Тило надеялась, что он лишился чувств.

Конвой отправился в том же направлении, куда поплыла лодка с Мусой. Мимо бесконечного ряда темных, пустых плавучих домов, а затем свернул вправо, в тихую заболоченную заводь.

Все молчали, и некоторое время тишину нарушали лишь рокот мотора и жалобное мяуканье, почему-то заставлявшее солдат нервничать. Котенка не было видно, мяуканье, казалось, бесплотной тенью последовало за ними из плавучего дома. Котенок, наконец был найден — это оказалась черно-белая, как арлекин, Ханум. Она пряталась в кармане у Гульреза. Один солдат вытащил кошку из кармана Гульреза и равнодушно швырнул ее в озеро, как будто это был смятый клочок бумаги. Ханум, истошно завывая, выпустив когти и оскалив зубы, словно готовая дать бой всей индийской армии, описала в воздухе дугу, упала в воду и навсегда скрылась под гладью озера. Это был еще один бевакуф, не знавший, как жить в оккупации с минтри. (Родной брат Ханум — Ага — выжил — то ли в ипостаси коллаборациониста, то ли мирного жителя, то ли моджахеда — история об этом умалчивает.)

Луна поднялась высоко, и сквозь заросли тростника Тило могла легко различить силуэты плавучих домов — много меньших, чем те, что предназначались туристам. Убогое деревянное строение с шатким дощатым настилом — захолустный «торговый центр», куда много лет не заглядывали покупатели, — казалось, плавало в стоячей воде на подгнивших сваях. В этом сарае умещалось все — лавки, аптека, магазин для женщин и несколько мелких ремесленных мастерских. К берегу, представлявшему собой скопление болотистых островков, застроенных полуразрушенными хибарами, были причалены старые гребные лодки. Единственными признаками того, что здесь еще не окончательно угасла жизнь, служили потрескивание настраиваемых приемников и тихая музыка, доносившаяся из темных руин. Моторная лодка, в которой сидела Тило, имела низкую осадку. Эта часть озера заросла тростником до такой степени, что лодка, казалось, продиралась сквозь темный жидкий луг. По воде плавал мусор, оставленный здесь утренним плавучим овощным рынком.

Тило могла думать только о Мусе, о его крошечной лодчонке, которая проплыла тем же путем всего час назад. На той лодке не было мотора.

«Боже, кто бы ты ни был, притормози нас. Дай ему время уйти. Притормозипритормозипритормозипритормози».