— Кто он вам, этот Дасгупта?

— Друг.

— Друг? Со сколькими же мужиками ты трахаешься одновременно? — подала голос Розочка.

Тило промолчала.

— Я задала тебе вопрос. Со сколькими мужчинами ты трахаешься одновременно?

Молчание Тило спровоцировало следователя Розочку на длинную тираду, в которой Тило уловила множество ожидаемых оскорблений («черная», «шлюха» и «джихадистка»). После этого Розочка еще раз повторила вопрос. Молчение Тило не имело ничего общего ни с мужеством, ни со стойкостью. У нее просто не было иного выбора. Кровь в жилах остановилась.

Следователь Розочка заметила кривую ухмылку на лице Амрика Сингха — в какой-то мере он, можно сказать, испытывал восхищение перед такой демонстративной непокорностью. Она прочитала в этом выражении все, и это наполнило ее гордостью за свою проницательность. Амрик Сингх вышел с листком в руке. В дверях он обернулся и сказал:

— Узнайте, что сможете, но никаких следов. Она указала в записке имя весьма высокопоставленного офицера. Я хочу все выяснить. Наверное, какой-нибудь вздор. Но пока не выясню — никаких следов.

«Никаких следов». Легко сказать. Это была большая проблема для следователя Розочки. У нее не было опыта в делах такого рода, потому что она не была опытным палачом. Этому ремеслу она училась на ходу, урывками, во время рейдов и облав, и «никаких следов» была любезность, которая не распространялась на кашмирцев. Она не поверила, что распоряжение Амрика Сингха было продиктовано упоминанием в записке высокого начальства. Она видела выражение глаз майора и поняла, что эта женщина ему понравилась. Необходимость сдерживаться и проглотить оскорбление своего достоинства не помогала умерить злобу. Пощечины и пинки (которые укладывались в категорию «допрос») нисколько не помогли делу; ответом по-прежнему было глухое молчание.

Амрику Сингху потребовалось около часа, чтобы найти Биплаба Дасгупту и поговорить с ним по горячей линии, связывавшей Сринагар с лесным гостевым домом. Сам факт, что этот человек входил в свиту губернатора во время его отлучек на выходные дни, уже вселял немалую тревогу. Эта женщина действительно была знакома с Дасгуптой, причем хорошо знакома. Заместитель начальника разведывательного бюро в Кашмире отлично понял, кто такой Г-А-Р-С-О-Н Х-О-Б-А-Р-Т. Но хищник Амрик Сингх сразу учуял в голосе Дасгупты колебания и даже некоторую неуверенность. Амрик понимал, что может поиметь крупные неприятности, но пока было не поздно поправить дело, просто отпустив женщину, не причинив ей никаких увечий. Место для маневра еще оставалось. Он поспешил в центр дознания, чтобы предотвратить непоправимое. Он немного опоздал, но очень ненамного.

Следователь Розочка нашла весьма эффектный способ обойти запрет на физическое воздействие. Она вспомнила о старинном, проверенном веками наказании для женщин, которым следовало преподать хороший урок. Ее мстительность имела очень мало общего с контртеррористической операцией или с Кашмиром — если, возможно, не считать, что все происходило в настоящем рассаднике антисанитарии.

Парикмахер армейского лагеря Мохаммед Субхан Хаджам уже собирался уходить, когда в комнату ворвался Амрик Сингх.

Тило сидела на деревянной скамье со связанными ремнем руками. Длинные волосы лежали на полу. Кудри, разбросанные по помещению, уже не принадлежали Тило, смешавшись с грязью и сигаретными окурками. Состригая волосы с ее головы, Субхан Хаджам непрерывно шептал ей в ухо: «Простите, мадам, простите».

Между Амриком Сингхом и следователем Розочкой произошла размолвка, едва не закончившаяся бурной сценой. Розочка надулась и дерзила.

— Покажите мне закон, запрещающий короткую стрижку.

Амрик Сингх развязал Тило руки и помог ей встать. Он сделал вид, что стряхивает с ее плеч упавшие волосы, и положил огромную ладонь ей на стриженую голову — благословение мясника. Тило потребовалось несколько лет, чтобы пережить неприятность этого прикосновения. Амрик послал солдата за балаклавой, чтобы Тило могла прикрыть обезображенную голову. Пока солдат отсутствовал, Амрик Сингх говорил:

— Прошу прощения за произошедшее. Этого ни в коем случае не должно было случиться. Мы решили вас освободить. Но что сделано, то сделано. Вы будете молчать, и я буду молчать. Если я заговорю, то у вас и вашего друга офицера могут начаться большие неприятности. Сотрудничество с террористами — это нешуточное обвинение.

Принесли балаклаву и небольшую жестянку с тальком. Амрик Сингх посыпал тальком поцарапанную голову Тило. Балаклава воняла протухшей рыбой, но Тило покорно позволила надеть ее на себя. Они вышли из центра дознаний, пересекли двор и по пожарному выходу вошли в маленький кабинет. Он был пуст. Амрик Сингх сказал, что это кабинет Ашфака Мира из группы специальных операций, заместителя начальника лагеря. Сейчас он на выезде, но скоро вернется, чтобы передать Тило с рук на руки человеку, которого пришлет Биплаб Дасгупта-сэр.

Тило вежливо отказалась от предложенного Амриком чая и даже от воды. Он оставил ее одну в комнате, явно радуясь, что эта глава его карьеры благополучно завершилась. С тех пор она его не видела, если не считать утра одного дня шестнадцать лет назад, когда Тило, раскрыв газету, прочитала, что Амрик Сингх покончил с собой, застрелив предварительно свою жену и троих детей в небольшом американском городке. Очень трудно было найти что-то общее между круглым, жирным, гладко выбритым лицом человека с испуганными глазами, изображенного на фотографии, и лицом человека, убившего Гуль-кака, а затем заботливо присыпавшего ее голову тальком.

Она ждала в кабинете, глядя на белую доску со списком имен, против большинства которых стояла пометка (убит), (убит), (убит), и на постер, гласивший:

Только через два часа в кабинет вошел Нага в сопровождении бодрого и жизнерадостного Ашфака Мира, окруженного густым облаком одеколонного аромата. Потребовался еще час для того, чтобы Ашфак Мир закончил свой спектакль с раненым лашкарским боевиком, омлетами и кебабами, а затем приступил к церемонии передачи пленницы. Пройдя все эти ритуалы, по дороге в отель «Ахдус», когда Нага держал ее за руку, Тило не могла думать ни о чем другом, кроме головы Гуль-кака, болтавшейся в мешке из-под риса басмати (по какой-то необъяснимой причине Тило казались наиболее унизительными висевшие под подбородком Гульреза ручки сумки), и Мусы, лежавшего на дне лодки под пустыми корзинами и уплывавшего в неизвестность.

Нага предусмотрительно забронировал в гостинице отдельный номер. Он спросил, не хочет ли она, чтобы он остался с ней («исключительно по дружбе», как он сказал). Она сказала «нет», и он обнял ее и вышел, оставив на прощание две снотворные таблетки. («Или ты хочешь перекусить?») Он позвонил и велел принести в номер два ведра горячей воды. Тило была глубоко тронута его заботой — его добросердечностью, с которой она раньше никогда не сталкивалась. Нага оставил ей две выглаженные рубашки и брюки, на случай, если она захочет переодеться, и предложил вместе улететь ближайшим рейсом в Дели. Тило сказала, что утром скажет об этом. Она понимала, что не сможет никуда уехать, прежде чем не узнает, что произошло с Мусой. Она просто не могла это сделать. И еще она знала, что Муса подаст о себе весть. Каким-то образом он должен был сообщить ей, что он жив. Она лежала на кровати с открытыми глазами, боясь даже моргать, опасаясь, что даже в этот краткий миг ее смогут обступить призраки. Часть ее существа хотела вернуться в «Шираз» и подраться со следователем Розочкой. Это было сродни желанию ответить на замечание остроумной репликой, пришедшей в голову на следующий день, когда уже поздно что-либо говорить, — как говорится, после драки кулаками не машут. Это выглядело бы дешево и глупо. Розочка была всего-навсего жестокой и глубоко несчастной женщиной. Она не Выдра, не машина для убийства, так зачем вынашивать планы мести и мучиться от бесплодных фантазий?