Тут в гостиной снова объявилась, как всегда вовремя, Эльспет.

– Ну что ж, поехали, – сказала она. – Все готовы?

Скотт церемонно кивнул ей и «отконвоировал» бодрую даму к машине. На прощанье он попытался что-то сказать мне:

– Надеюсь, мы с вами увидимся…

– На свадьбе, на свадьбе, – перебив его, заявила Эльспет. – Вы себе не представляете, Скотт, как я жду этого события! Приготовления идут полным ходом. Лиза была просто в восторге, когда я сказала ей, что Ричард будет писать ее портрет. Оказалось, у них даже есть общие знакомые…

Они уже шли по дорожке, ведущей от дома. Скотт обернулся и посмотрел на меня. Я помахала ему рукой и захлопнула дверь. Оказалось, Ричард стоит прямо у меня за спиной.

– Кто это был? – спросил он.

– Скотт Уолкер. Врач Эльспет.

– А мне вдруг подумалось на секунду, что у Эрика есть соперник. Вы кажетесь близкими людьми. Все шепчетесь о чем-то.

– Он лечит мою подругу.

– Понятно. – Ричард нервно почесал кончик носа. – Слушай, может, выпьем по чашке кофе, а потом уж продолжим? Что-то я никак не найду, где у вас там кофеварка.

– Да, пойдем.

Он вошел следом за мной на кухню и присел на высокий стул у стойки бара, пока я готовила кофе. На мне был халат, тщательно запахнутый, чтобы, не дай бог, не испачкать платье. Ричард, похоже, решил вести светскую беседу. Теперь он был сама любезность, осведомился насчет сада, восхитился Пикассо, который как раз исполнял танец, раскрыв хвост веером на фоне океана.

– Какой-то он всклокоченный, – заметил Ричард.

– Думаю, ему много лет.

– А помнишь павлина в парке Бэттерси?

Я посмотрела на него с удивлением.

– Что?

– В прошлом году, в октябре? – продолжал Ричард. – Было воскресенье. Мы тогда еще пообедали с Мэри и Биллом у них дома, а потом возвращались к себе через мост Челси. Помнишь маленькую собачку, которая засунула мордочку между прутьев павлиньей клетки, и павлин, рассердившись, клюнул ее прямо в нос?

– Да, – сказала я чуть слышно. Голос мой почему-то сел.

– А потом, помнишь, я еще пробовал играть в футбол с мальчишками, и в результате упал прямо в грязную лужу, а эти шестилетние бандиты еще и хохотали, глядя на меня.

– Да, я помню.

– И ты еще нашла какой-то огромный каштан и сказала, что он похож на голову моего отца, – напомнил Ричард.

– Я не хотела тебя обидеть, просто…

– Да ты что, это было очень смешно!

Зачем он говорит об этом сейчас? Может, он спросит еще, помню ли я, как мы вернулись тогда в нашу квартиру на Тафнелл-парк, отпахав пешком пол-Лондона? Был октябрьский вечер, воздух пропитался запахом листвы, которую жгли весь день. По дороге мы пару раз смотрели на петарды, которые запускали какие-то веселые компании. «Это первые осенние салюты в этом году», – сказала я ему тогда. Осень всегда была моим любимым временем года. Познакомились мы как раз в октябре.

Может, Ричард спросит, помню ли я ту ночь, когда мы вернулись с прогулки и я свернулась рядом с ним калачиком и мы говорили о том, что это первая наша Ночь Осенних Костров? Тогда мы тоже гуляли в парке Бэттерси, смотрели на костры, и вокруг были толпы народу, а нам, обнявшимся, казалось, что мы – единственные люди в мире.

Или, может, он спросит, помню ли я, как мы впервые занимались любовью? Впервые – по-настоящему. Я не имею в виду тот невнятный первый раз, когда мы, оба выпив, накинулись друг на друга после паба. Нет, другой, две недели спустя. Тогда мы знали друг друга уже достаточно хорошо, чтобы оставить свет включенным. До этого мы целый день гуляли, и у Ричарда был холодный кончик носа, когда он прижался им к моему лбу и прошептал: «Ты действительно очень нравишься мне, Лиза Джордан».

– Это время года – единственное, когда в Англии лучше, чем здесь, – продолжал Ричард. – Во все другие времена Лос-Анджелес, несомненно, даст Лондону по погоде сто очков вперед, но здесь вообще нет времен года, а значит, нет и золотой осени. В Лондоне же это красивейшая пора, такая романтичная!

Я протянула Ричарду чашку кофе. С молоком. С двумя ложечками сахара. Все, как он любил. Когда он брал чашку у меня из рук, наши пальцы на миг соприкоснулись.

– У тебя такие красивые руки, я всегда это замечал, – сказал Ричард, – такие нежные.

Помнит ли он, как эти руки ласкали его тело? Я буркнула в ответ что-то вроде «спасибо». А потом так случилось, что мы одновременно поставили наши чашки на стол и рванулись друг другу навстречу. Наши пальцы переплелись, мы смотрели друг на друга поверх кофеварки и не могли оторвать взгляд; мое сердце, как часовой механизм, тикало так, что, казалось, еще секунда – и оно взорвется у меня в груди, забрызгав футболку Ричарда кровью.

– Ричард…

– Лиз…

– Я…

Мы одновременно застонали. Я изо всех сил потянулась к нему через стойку бара. Ричард тянулся навстречу мне. Вот он уже совсем близко… Я невольно закрыла глаза… приоткрыла рот. Он дотронулся до моей щеки губами и прижал меня к себе. Вот, сейчас, еще секунда, и его губы…

Бу-буммм!!!

Кофеварка упала на пол и разлетелась на миллион мелких осколков. Черное пятно кофе разливалось по белоснежным мраморным плитам пола – плитам, «доставленным специально для Эрика Нордоффа из Италии». Мне на ногу плеснуло чем-то горячим, но мне было наплевать. Мы с Ричардом чуть ли не боролись, повалившись на барную стойку. Его поцелуй заполнял меня всю, наши языки переплелись, я едва могла дышать.

Не отпуская друг друга ни на секунду, мы переместились из кухни в мою комнату. Мы чувствовали себя, как матросы, пережившие кораблекрушение и вдруг вновь обретшие почву под ногами. Я мертвой хваткой вцепилась в футболку Ричарда и сдернула ее. Ричард боролся с ленточками и шнурками на моем платье. В какой-то момент послышался треск, и я выскользнула из корсета, как шелковичный червь из кокона.

– Лиз!

– Ричард!

– Детка… о боже… я….

Это было даже лучше, чем я могла представить себе в самых смелых мечтах, когда воображение рисовало мне, как все будет, когда мы встретимся снова. Наши тела соприкасались – изгиб к изгибу, так, как будто мы были созданы специально друг для друга. Ну как еще можно объяснить то, что мы совпадали, словно колесики одного механизма?

Мы перекатились через всю огромную кровать и, хохоча, увлекая за собой легкое одеяло от Версаче, повалились на пол. Свились в клубок на искусственной тигровой шкуре, докатились до шкафа, поднялись, извиваясь, не отпуская друг друга, и снова вернулись к кровати.

Ричард уже докрасна натер мне подбородок своей щетиной. Его волосы встали еще более острым «ежиком» – так, словно он сунул палец в розетку. Свадебное платье было смято и брошено в угол комнаты, как половая тряпка. Старинная диадема валялась, погнутая, где-то под кроватью – кто-то из нас отшвырнул украшение туда, когда нечаянно наступил на него и укололся.