такой жгучей, что она уронила банку с водой, увидела, как та разбилась о мостовую четырьмя этажами ниже, и осела на пол. Оказалось, что у нее лопнул аппендикс – он отказался функционировать, и из него в брюшную полость пролился гной.

И злость, которая вспыхнула в ней сейчас, была похожа на то, что с ней случилось тогда. Как будто что-то лопнуло, и в нее пролились гной и яд.

Она размотала надетую на запястье проволочную удавку и накинула ее на горло посыльного, заглушив его крик.

– Кэтлин, письмо.

Кэтлин быстро выхватила его, а Джульетта держала затянутую удавку на шее посыльного до тех пор, пока он не начал оседать на пол. Тогда она отпустила петлю и позволила ему без чувств упасть на пол. К этому времени Кэтлин уже читала письмо. Она прижала руку ко рту, и в глазах ее отразился неизъяснимый ужас.

– Что? – спросила Джульетта. – Что там?

– Оно пришло твоему отцу от командования Гоминьдана, – дрожащим голосом произнесла Кэтлин. – «Центральная контрольная комиссия Гоминьдана приняла решение. Коммунистическая партия Китая является контрреволюционной организацией, действующей против наших национальных интересов. Мы единогласно проголосовали за то, чтобы вычистить коммунистов из Гоминьдана – и из Шанхая».

– Мы знали, что все идет к этому, – тихо проговорила Джульетта. – Мы знали.

Кэтлин сжала губы в тонкую линию. Она еще не закончила читать письмо. Бледная как простыня, она не стала дочитывать его вслух, а просто отдала Джульетте, чтобы та прочла сама.

«Верхушку коммунистов необходимо будет казнить, а рядовых членов отправить в тюрьму. Все члены Алой банды должны явиться на службу ровно в полночь 12 апреля. Когда начнется ликвидация, с Белыми цветами будет разрешено поступать так же, как с коммунистами. Когда город проснется вновь, у нас не останется противников. Мы станем единым зверем, дабы сражаться с истинным врагом империализма. Насадите головы Монтековых на пики и избавьтесь от них раз и навсегда».

Часы в гостиной пробили десять.

Джульетта пошатнулась.

– Ровно в полночь двенадцатого апреля? – У нее зашумело в ушах. – Сегодня же… сегодня одиннадцатое апреля.

Насадите головы Монтековых на пики. Значит, вот до чего дошла их кровная вражда? До полного уничтожения?

Кэтлин бросилась к двери, уронив письмо рядом с бесчувственным телом посыльного. Она уже успела выбежать из дома и сделать несколько шагов по дорожке, когда Джульетта схватила ее за руку и заставила остановиться.

– Что ты делаешь? – спросила она. Вечер был холодным и темным. Половина фонарей в саду была выключена, возможно, для того чтобы сэкономить электричество, а возможно, для того чтобы скрыть тот факт, что ворота не охранялись.

– Я их предупрежу, – ответил Кэтлин. – Я помогу рабочим отбиться от них. Это приказ о казнях! Будет бойня!

По правде говоря, бойня готовилась уже давно. По правде говоря, полномочия по осуществлению казней уже использовались; только теперь это будет делаться открыто.

– Ты не обязана этого делать. – Джульетта посмотрела на освещенные окна дома. По сравнению с ними вечер казался таким темным, и, когда она понизила голос, ей почти что показалось, что сейчас она задохнется, как будто темнота давила ей на грудь. – Мы могли бы сбежать. Все кончено. Шанхай захвачен Гоминьданом. Наш образ жизни мертв.

Все – все либо мертво, либо умирает. Джульетта едва не упала от этой мысли. Все, ради чего она работала, все, что она считала своим будущим больше не имело значения. Границы территорий исчезали на глазах, верность ничего не значила, и революция опрокидывала все на своем пути.

– Всего несколько минут назад, – сказала Кэтлин, – ты была полна решимости остановить Дмитрия.

– Несколько минут назад, – отозвалась Джульетта, и голос ее дрогнул, – я не знала, что Рому планируют казнить. У нас есть два часа, biâojiê. Два часа, чтобы сбежать далеко-далеко. Гангстеры никогда не участвовали в политической борьбе.

Кэтлин медленно покачала головой.

– Это тебе надо бежать, а я никуда не уйду. Они убьют их, Джульетта. Обывателей. Лавочников. Рабочих. Это письмо липа – никого не посадят в тюрьму. Если к солдатам присоединятся гангстеры, все, кто выйдет на улицы, чтобы поддержать коммунистов, будут тут же застрелены.

Это будет террор, Джульетта не могла этого отрицать. Если она сейчас явится к своим родителям и потребует ответов, они не станут ничего отрицать. Она слишком хорошо их знает, чтобы думать иначе. Возможно, поэтому она и боится обратиться к ним. Возможно, поэтому она и решила бежать.

– Неужели ты не понимаешь? – Ее глаза застилали слезы. – Это не просто насилие, не просто революция. Гоминьдан против коммунистов – это гражданская война. И ты хочешь записаться в ее солдаты.

– Может, и хочу.

– Но тебе вовсе не обязательно это делать! – Джульетта не собиралась срываться на крик, но сейчас она кричала. – Ты же не одна из них!

Кэтлин резко отшатнулась.

– Разве? – вопросила она. – Я хожу на их собрания. Я рисую их плакаты. Я знаю их лозунги. – Она сорвала с шеи нефритовый кулон и подняла его, так что на него упал лунный свет. – Если не считать этих драгоценностей и моей фамилии, что мешает мне быть одной из них? Я легко могла бы быть еще одной фабричной работницей, еще одним ребенком, выброшенным на улицу, чтобы подбирать объедки.

Джульетта вздохнула.

– Я эгоистка, – прошептала она. – Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Фонари вокруг них замерцали, затем погасли совсем. Теперь, когда сад освещал только свет луны, Джульетта подумала, что это, быть может, знак, что в дом Алых пришла беда. Теперь беде необязательно было являться под покровом темноты – теперь она превратилась в бушующий огонь.

Джульетта знала, когда спор заканчивался поражением. Тянулись секунды, и она ждала, когда ее кузина сдаст назад, но она не уступала. На лице Кэтлин по-прежнему была написана решимость, и Джульетта поняла, что это прощание. Она поморщилась и крепко обняла ее.

– Не умирай, – рявкнула она. – Ты меня поняла?

Кэтлин принужденно рассмеялась.

– Я постараюсь. – Она обняла Джульетту так же крепко, и, когда они отпустили друг друга, у нее было такое же исступленное выражение лица. – Но ты сама… У нас же теперь военное положение. Как ты…

– Они могут остановить поезда и заблокировать проселочные дороги, но они не могут следить за всем, что происходит на реке Хуанпу.

Кэтлин покачала головой. Она знала, какой упрямой может быть Джульетта, когда ей надо что-то сделать.

– Найди Да Нао. Он сочувствует коммунистам.

– Ты имеешь в виду Да Нао рыбака?

– Да. Я напишу ему записку, чтобы он подождал тебя.

Джульетта ощутила прилив благодарности. Даже теперь ее кузина была готова ей помочь.