Самого важного (их множество) чешского рыбовода звали Йосеф Штепанек Нетолицкий, при дворе тршебоньских феодалов начала XVI века он дослужился до титула фишмистра. Нетолицкий положил начало превращению неорганизованной богемской рыбалки в упорядоченный бизнес. Под художественным управлением фишмистра в окрестных Тршебони землях было наполнено водой все это несметное множество прудов. К 1518 году их соединили в систему хитрой сетью канав, главная из которых известна как Zlatá stoka, «Золотая сточная труба». Она вытекает из речки Лужнице и в Лужнице же через полсотни километров возвращается.

Снабжение прудов на некоторых участках устроено так хитро, что вода, по велению рыбоводов, может протекать и в таком, и в сяком, то есть в противоположном, направлениях. В этой чистой прохладной среде покорно водятся и разводятся, не считая карпа, форель, угорь, толстолобик, белый амур, сазан, лещ, щука, окунь, линь, карась. В общем, когда вы целую неделю путешествуете по Южной Чехии (из Ческе-Будеёвице в Чески-Крумлов, а оттуда в Тршебонь, а из Тршебони в Индржихув-Градец, а оттуда в Писек, а из Писека в Звиков, а из Звикова в Орлик, а потом обратно в Шумаву или как-то так), то повсюду можете угощаться исключительно свежей и исключительно вкусной рыбой. Вокруг, на прудах, активно соревнуются, если у них есть лицензии и разрешения на водную охоту, рыболовы-спортсмены, для которых главный кайф — не выловить и пожарить, а поймать, сфотографировать и отпустить.

Все южночешские дороги, в Шумаву и из Шумавы, ведут через Ческе-Будеёвице. Когда-то именно сюда, для дальнейшего центральноевропейского перераспределения, привозили серебро горных рудников и соль дунайских пристаней. В конце 1820-х годов из Будвайса до Линца и Гмунда (почти 130 километров) протянули первую в Европе конную железную дорогу, с десятью станциями, 14 часов пути. Если говорить об экстраваганце, то именно в Будеёвице базируется единственный в Чехии клуб подводного хоккея. Этот город помимо анабасиса Йозефа Швейка известен производством пенного Budvar, из-за торговой марки которого чешские пивовары завели долгий спор с коллегами из американской компании Anheuser Busch, а также карандашей Koh-i-Noor Hardmuth, в моем детстве имевших у московских школьников статусный характер. «Кохинуром» (на языках хинди и урду «гора света»), напомню, зовется колониальный бриллиант в 105 каратов, самый крупный из короны британских монархов. Это популярное определение качества: в Чехии, например, до недавнего времени имелись еще и угольные шахты «Кохинур», где, пока он не закончился, добывали черный лигнит с повышенной спекающей способностью.

Главной южночешской поп-культурной фигурой остается бравый австро-венгерский солдат из романа Ярослава Гашека, иначе название вполне скромного облцентра (93 тысячи человек населения) в мировую литературу и мировую историю вряд ли пробилось бы. В Ческе-Будеёвице Швейк следовал пешим маршем из Табора, поскольку отстал от воинского эшелона, направляясь в расположение 91-го пехотного полка. В поисках утраченной части Швейк посетил 18 населенных пунктов, но оказался в итоге не там, куда шел, а в Путиме. В Путиме его арестовали жандармы, заподозрившие в одиноком пехотинце русского шпиона. Рыбы, несмотря на близость прудов, Швейку отведать не удалось. Знатоки творчества Гашека вычертили на карте солдатский маршрут, и если их расчеты точны, то рядовой нашагал 264 километра, то есть дал изрядного кругаля. В Ческе-Будеёвице Швейк все-таки попал, под конвоем, пробыл здесь 26 с половиной страниц — одну ночь в тюрьме Мариинских казарм и еще три под арестом на полковой гауптвахте, но город успел своим причудливым путешествием обессмертить.

Важного в контексте рассказа о Шумаве персонажа — бывалого пастуха, «который помнил еще рассказы своего деда о французских походах» — Швейк встретил в овчарне на полпути от Штекена до Стракониц. Новый знакомый дал такую уничижительную характеристику шумавской княжеской семье: «Наши бары — так те прямо с жиру бесятся. Старый князь Шварценберг ездил только в шарабане, а молодой князь, сопляк, все кругом своим автомобилем провонял. Погоди, господь бог ужо намажет тебе харю бензином». Под старым князем из шарабана пастух имел в виду 13-го герцога Крумловского Адольфа Йозефа, крупного хозяйственника-реформатора, страстного охотника и археолога-любителя, скончавшегося в глубокой старости вскоре после начала Первой мировой войны. А «сопляк» и автогонщик — это 24-летний в ту пору Адольф цу Шварценберг, 15-й герцог Крумловский, последний реальный владелец окрестных поместий. В 1914 году он как раз стал доктором права, а потом в составе уланского полка отправился на русский фронт. Князь Адольф действительно увлекался автомобильным спортом, к тому же прекрасно фехтовал и умел много чего еще. Охотился этот Шварценберг если не в Кении, то на склонах горы Боубин, рядом с заповедником, пока и этот край в рамках земельной реформы не перешел в собственность чехословацкого государства.

Карандашники из Ческе-Будеёвице при производстве коронного артикула — Koh-i-Noor Hardmuth 1500 (размер 75 мм, диаметр 7 мм, вес 6 г), горчичного цвета, 20 градаций мягкости и твердости, для черчения, графики, рисования — не пользуются шумавским сырьем. Подгорные запасы шумавского графита уже исчерпаны. В Чехии не растут американские кедры, подходящие для карандашей деревья с красноватой древесиной, имеющей особые механические свойства. Шварценберги в 1850-е годы успешно привили несколько кедровых саженцев на своей земле, я видел этих красавцев в замковом парке в Глубоке-над-Влтавоу. Полагаю, что, в отличие от боубинских елей, до этих кедров жуку короеду не добраться: их бережно опрыскивают и шприцуют, а вокруг расставляют отпугиватели и ловушки.

Часы на главной башне храма Пресвятого Сердца Христова на площади Короля Йиржи из Подебрад (1928–1930), Прага. Архитектор Йоже Плечник

В Жижкове, 3-м районе чешской столицы, имеется в наличии все необходимое для долгой и счастливой жизни. Даже если бы Жижков перенесли на Луну или на Марс, то, я уверен, этот район и в безвоздушном пространстве смог бы безмятежно существовать вне всякой связи с человеческой цивилизацией. До того как превратиться почти что в центр Праги, Жижков полвека оставался самостоятельным городом, четвертым или пятым по величине в чешских землях. В 1920-е годы хищной столице удалось отобрать у своих ближайших пригородов независимый статус в обмен на разные коммунальные проекты и налоговые послабления, население Большой Праги тогда разом выросло благодаря административной реформе троекратно, но на особенностях жижковского бытия это не слишком отразилось. Жижков, конечно, открылся новой чехословацкой жизни, но не растворился и не затерялся в большом городе. Здесь и теперь есть все, что только душе угодно, выезжать никуда не надо.