Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему ты не помолчишь? – яростно ругается Эрик.
– Потому что мне не хочется.
– Ребята, пожалуйста, успокойтесь, – просит Бьорн. – Я думаю, что вы преувеличиваете и…
– Я молчала четыре дня, – прерываю я Бьорна и, глядя на Эрика, говорю: – И тебя не волновало, о чем я думала и что я чувствовала. Тебя не волновали ни моя боль, ни мой гнев, ни мое отчаяние. Поэтому не проси меня сейчас помолчать, потому что я не собираюсь больше это делать.
Бьорн в шоке наблюдает за нами, а Эрик тихо говорит:
– Почему ты говоришь столько глупостей?
– А для меня это не глупости.
Между нами висит невероятное напряжение, и мы сердито смотрим друг на друга. Потом мой немец спрашивает:
– Почему ты собираешься забрать Трусишку?
Разгоряченная, я подхожу к нему:
– А в чем дело? Ты собираешься бороться за его опеку?
– Ни ты, ни он – вы не уедете. Забудь об этом!
И я тогда поднимаю подбородок, убираю волосы с лица и тихо говорю:
– Хорошо. Я вижу, что ты не собираешься мне помочь с твоим чертовым самолетом. Отлично! Трусишка остается с тобой. Я найду способ забрать его, потому что я не собираюсь засовывать его в клетку. И чтобы ты знал, в воскресенье я уезжаю!
– Ну и катись, черт побери! Уезжай! – не контролируя себя, орет Эрик.
Не проронив больше ни слова, выхожу из кабинета и чувствую, что мое сердце снова разбито.
Ночь я провожу в своей комнатке. Эрик не ищет со мной встречи. Он не волнуется за меня, и это меня полностью и окончательно лишает сил. Я добилась своей цели. Я облегчила ему задачу, и теперь не он выгоняет меня из дома и из своей жизни. Лежа на коврике вместе с Трусишкой, смотрю в окно и понимаю, что моя красивая история любви с красивым немцем закончилась.
На следующий день, когда Эрик уезжает на работу, я чувствую себя разбитой. Коврик, конечно, хороший, но моя спина ноет от боли. Когда я захожу в кухню, Симона, не подозревая о моей боли, здоровается со мной. Я молча пью кофе, а потом прошу ее присесть рядом. Когда я рассказываю ей, что собираюсь уехать, ее лицо искажается и впервые за все время, что я провела здесь, я вижу, что женщина безутешно плачет. Она обнимает меня, а я обнимаю ее.
Несколько часов подряд я собираю по всему дому свои вещи. Складываю фотографии, книги, диски, и каждый раз, когда я заклеиваю скотчем очередную коробку, у меня сжимается сердце. Вечером я договариваюсь встретиться с Мартой в баре Артура, и, когда я сообщаю ей, что уезжаю, она удивленно спрашивает:
– Мой брат что, совсем сошел с ума?
У меня вызывает улыбку ее экспрессивность, и, успокаивая ее, я тихо говорю:
– Марта, так будет лучше. Понятно, что мы с Эриком любим друг друга, но мы совершенно не способны решать свои проблемы.
– Если ты решительно настроилась уехать, я уверена, что тебе пришлось нелегко. Но клянусь мамой, что я ему еще все выскажу. Он станет у меня зеленый, когда услышит, кто он на самом деле. Как он может тебя отпускать? Как?!
К нам присоединяется Фрида, и несколько часов подряд мы болтаем. Мы откровенничаем друг с другом, и все это время Артур приносит нам свежие напитки. Он не знает, что у нас случилось. Единственное, что он понимает, – это то, что мы все время бросаемся в крайности – от слез к смеху, от смеха к слезам.
Вдруг я кое-что вспоминаю. Смотрю на часы. Сейчас двадцать минут восьмого, и сегодня пятница.
– Вы знаете, где находится «Тратториа де Виченсе»?
– Ты проголодалась? – спрашивает Марта.
Я отрицательно машу головой и сообщаю им, что там должна быть сейчас Бетта.
– Э, нет! – говорит Фрида, увидев мой взгляд. – И не думай! Если Эрик об этом узнает, он еще больше рассердится и…
– И что? – спрашиваю я. – Какое это теперь имеет значение?
Мы переглядываемся и, как три ведьмы, прыскаем со смеху. Затем садимся в машину Марты и спустя двадцать минут уже оказываемся перед рестораном. Катаясь со смеху, мы составляем план. Теперь Бетта узнает, кто такая Джудит Флорес.
Войдя в шикарный ресторан, я обшариваю взглядом все помещение. Как я и думала, она сидит за столом в большой компании. Я некоторое время наблюдаю за ней. Она выглядит довольной и счастливой.
– Джудит, если хочешь, мы можем оставить эту затею, – шепчет Марта.
Я отрицательно качаю головой. Моя месть все же восторжествует. Я решительно направляюсь к столу. Когда Бетта замечает нас, она становится белой как стена. Я улыбаюсь и подмигиваю ей. Какая же я ведьма! Оказавшись рядом с ней, Фрида говорит:
– Ну надо же, Бетта. Ты тоже здесь?
– Вот это совпадение! – смеясь, говорю я, и Бетта меняется в лице.
Все сидящие за столом смотрят на нас, и я представляюсь:
– Меня зовут Джудит Флорес, и я, как и Бетта, испанка. – Все кивают, и я мурлычу с ангельской и милой улыбкой: – Рада с вами познакомиться.
Ее сотрапезники улыбаются, а я, не теряя времени, спрашиваю:
– Одна птичка принесла на хвосте новость о том, что кто-то сегодня тебя о чем-то важном спросит. Это правда, что сегодня должны были попросить твоей руки?
Сбитая с толку, она еле улыбается и кивает, а ее жених, мужчина в годах, счастливо подтверждает:
– Да, сеньорита. И эта прелесть сказала «да». – Взяв ее за руку, он добавляет: – Кстати, моя мать только что подарила ей фамильное обручальное кольцо, настоящее сокровище.
Приглашенные аплодируют, и мы с Мартой и Фридой присоединяемся к аплодисментам. Все улыбаются, подают нам бокалы с шампанским, и мы с радостью соглашаемся выпить. Для нас освобождают место, и мы присаживаемся за стол. Бетта настороженно наблюдает за мной. Я ехидно улыбаюсь и, повернувшись к ее будущему мужу, говорю:
– Раймон, она тоже сокровище… настоящее сокровище.
Мужчина гордо кивает, я же вместе со своими сообщницами подначиваю присутствующих закричать «Горько!».
Бетта сердито на меня смотрит, а я, вне себя от радости, хлопаю в ладоши, ожидая, когда они поцелуются. Когда же они целуются, я качаю головой и ангельским голосом задаю еще один вопрос:
– А кто из вас кузен Альфред?
Мужчина моего возраста поднимает руку, и я, глядя на него, интересуюсь:
– А ты сказал Раймону, что тоже спишь с Беттой? Думаю, он должен это знать, несмотря на то что все остается в семье.
Лица сидящих за столом резко меняются. Жених Раймон встает и спрашивает:
– Что вы такое говорите, девушка?
Я с болью в душе киваю, кладу руку на плечо бедняге Раймону, встаю и шепчу:
– Давай, Альфред, расскажи ему все!
Все смотрят на покрасневшего от стыда парня, а Фрида продолжает настаивать: