– Ну же, Альфред… Это же твой кузен. Правда – это самое малое, что ты можешь сделать.

Бетта пунцового цвета. Она не знает, куда спрятаться, и тогда те, кто должен был стать ее свекрами, требуют вернуть фамильное кольцо. Довольная этим зрелищем, поворачиваюсь к Раймону и тихо говорю:

– Раймон, я понимаю, что то, что я тебе только что сказала, это полный крах, но со временем ты будешь меня благодарить. Это сокровище выходит за тебя только из-за денег. В постели ты ее совсем не устраиваешь, и она спит с половиной Германии. И прежде чем ты об этом спросишь, да, у меня есть доказательства.

Вне себя от злости, Бетта вскакивает с места и орет, а мать Раймона дергает ее за палец, чтобы стянуть с нее свое кольцо.

– Ложь, это все ложь! Не слушай ее, Раймон!

И тогда Марта, которая все это время молчала, зло улыбается и замечает:

– Бетта… Бетта… Мы же тебя знаем. – И, глядя на сидящих за столом, добавляет: – Моего брата зовут Эрик Циммерман, они некоторое время встречались, но он бросил ее, когда застал в постели с собственным отцом. Как вам такая новость? Противно, да?

Ошарашенные услышанным, все встают, извиняясь, а Фрида шепчет:

– Ах, Бетта, когда же ты поумнеешь?..

Раймон в ярости, а его родители вместе с остальными не могут поверить своим ушам. Альфред не знает, куда деться. Все кричат. Все осуждают ее. В растерянности, Бетта не знает, что ответить, и тогда я, не прикасаясь к ней, подхожу и шепчу ей по-испански:

– Я же тебе говорила. Я тебе говорила, шлюха, что со мной не играют! Еще раз приблизишься к Эрику, его семье или друзьям, клянусь, что тебя вышвырнут из Германии.

После этих слов мы с Фридой и Мартой выходим из ресторана. Наконец я отомстила этой идиотке. Я чувствую, что просто тону в адреналине. Мы решаем пойти потанцевать в «Гуантанамеру». Мне совсем не хочется домой, не хочется встречаться с Эриком. Поэтому немного кубинской сальсы мне пойдет только на пользу.

На следующий день у меня жуткое похмелье. Ночь была не для слабаков, и у Марты я спала всего час. Когда я приезжаю домой к Эрику, он еще не уехал. Увидев меня в солнечных очках, подходит ко мне и в ярости шипит:

– Можно узнать, где ты ночевала?

Я удивленно поднимаю руку и тихо говорю:

– Могу заверить, что не посреди улицы.

Он ругается, заявляет, что волновался за меня. Я не обращаю внимания. Решительно иду к себе, хотя и слышу за собой его шаги. Он зол. Когда я вхожу в свою комнату, закрываю дверь прямо у него перед носом. Наверняка это его очень взбесило. Жду, что он войдет и начнет кричать, но он этого не делает. Хорошо! Мне не очень хочется выслушивать его вопли. Не сегодня.

Заканчивая укладывать вещи по коробкам, стараюсь быть сильной. Я не расплачусь. Хватит плакать по Айсмену. Если я ему не дорога, то почему я должна его любить. Нужно с этим покончить как можно скорее. Когда я закрываю очередную коробку с книгами, решаю подняться в комнату. У меня там еще куча вещей. К счастью, я нигде не пересекаюсь с Эриком и облегченно вздыхаю, когда вижу, что в спальне его тоже нет. Ставлю несколько коробок и иду проведать Флина.

Увидев меня, мальчик радостно улыбается, но, поняв, что я пришла попрощаться, меняется в лице. Вернулся его суровый взгляд, и Флин шепчет:

– Ты мне обещала, что не уедешь.

– Знаю, ангелочек. Знаю, что обещала, но иногда между взрослыми происходят вещи, которые невозможно предвидеть, и, в итоге, все усложняется больше, чем ты можешь себе представить.

– Это я во всем виноват, – говорит он и морщится от подступающих слез. – Если бы я не взял скейт и не упал, то вы бы с дядей не поссорились.

Я обнимаю его и успокаиваю. Никогда бы не подумала, что он будет по мне плакать, и, стараясь сдержать слезы, которые вот-вот хлынут у меня из глаз, шепчу:

– Послушай, Флин, милый мой, ты ни в чем не виноват. Твой дядя и я…

– Я не хочу, чтобы ты уезжала. Мне хорошо с тобой, и ты… ты со мной добра.

– Послушай, ангелочек…

– Почему ты должна уезжать?

Я печально улыбаюсь. Я не в силах это слышать. Но не нахожу в себе сил еще раз объяснить ту нелепую историю, из-за которой уезжаю. В конце концов вытираю ему слезы и говорю:

– Флин, ты всегда показывал, что ты такой же смелый мужчина, как и твой дядя. И теперь тебе снова нужно стать таким, договорились? – Мальчик кивает, и я продолжаю: – Хорошенько ухаживай за Кальмаром. Помни, что это твой супердруг и суперлюбимец и что он очень любит Трусишку, хорошо?

– Обещаю.

У меня разрывается сердце при виде его застывшего взгляда, и, поцеловав его в щеку, я шепчу:

– Послушай, дорогой. Обещаю, что через некоторое время я приеду с тобой повидаться, договорились? Я позвоню Соне, и она поможет нам встретиться, хочешь?

Мальчик кивает, поднимает большой палец, я поднимаю свой, мы соединяем их и ударяемся ладонями. Это нас немного ободряет. Я обнимаю его, целую и с болью в сердце выхожу из комнаты. Оказавшись в коридоре, останавливаюсь – у меня перехватывает дух. Кладу руку на грудь и наконец могу вдохнуть. Почему все выходит так печально?

Когда я возвращаюсь в спальню, открываю шкаф и смотрю на все те красивые вещи, которые мне купил Эрик. Немного подумав, решаю взять лишь то, в чем приехала из Мадрида. Забирая свои ботфорты, я замечаю одну сумку, открываю ее и с грустью улыбаюсь, когда вижу свой костюм «плохой служащей полиции». Я так и не надела его. Так или иначе, но я не надела его для Эрика. Кладу его в одну из коробок с джинсами и футболками. Затем иду в ванную комнату и забираю свою косметику и кремы. Ничего из того, что там есть, мне не принадлежит.

Вернувшись в комнату, подхожу к своей тумбочке, высыпаю все из ящика и смотрю на сексуальные игрушки. Трогаю анальную игрушку с зеленым камнем. Весь этот арсенал – вибраторы, накладки для сосков – я не хочу с собой брать. Не хочу, чтобы они напоминали мне о нем. Закрываю ящик. Пусть все остается здесь.

У меня наворачиваются слезы. Как же глупо! И все это из-за светильника – того самого, который Эрик купил много месяцев назад на блошином рынке в Мадриде. Я не знаю, что делать. Я долго на него смотрю. Он тогда купил два светильника. Наконец я решаю забрать его с собой. Он мой.

Разворачиваюсь и вижу, что, стоя в дверях, Эрик наблюдает за мной. Он потрясающе выглядит в джинсах с низким поясом и черной майке. Он слегка побледнел и чем-то встревожен. Но я наверняка выгляжу точно так же. Не знаю, сколько он здесь стоял и наблюдал за мной, но знаю точно, что у него сейчас холодный и безразличный взгляд. Такой, какой он надевает, когда не желает показать, что чувствует. Я не хочу спорить. Совсем не хочется, и, глядя на него, тихо произношу:

– Ты прав, этот светильник никогда не вписывался в твой интерьер. Если ты не против, я заберу свой.