Так или иначе, отношения Эдуарда и Гавестона были настолько интимными, что шокировали окружающих и вписывались в более широкий паттерн поведения, которое современники и подданные Эдуарда считали омерзительным и неподобающим для короля.

Это впервые стало вопросом государственной важности в 1305 году, когда Гавестону запретили приближаться к Эдуарду, чтобы наказать принца за грубую ссору с казначеем Эдуарда I Уолтером Лангтоном. Хотя на следующий год король вернул его и посвятил в рыцари на крупной церемонии перед своим последним шотландским вторжением, Гавестон, как и еще 21 рыцарь, уклонился от участия в боях и уехал на континент биться в турнирах. За этот опрометчивый поступок он был изгнан из Англии и жил на пособие, составлявшее 100 марок в год.

Когда Эдуард Карнарвонский узнал о смерти отца в Бург-бай-Сандс и понял, что теперь он король Англии Эдуард II, первое, что он сделал – вернул Гавестона из ссылки, отдал ему графство Корнуолл и выдал за него Маргарет де Клер, дочь Гилберта, графа Глостерского и Джоанны Акрской, своей собственной сестры.

Это был невероятно щедрый подарок для простого рыцаря. На самом деле, на такое мог рассчитывать только родственник короля. Графство Корнуолл было одним из величайших титулов, какими могли распоряжаться Плантагенеты. Им владел, например, брат Генриха III Ричард, который в свое время был одним из самых знатных аристократов в Европе, королем Германии и графом Пуату. К титулу прилагались не только земли на юго-западе, но еще и Беркшир, Оксфордшир и Йоркшир. Годовой доход с графства составлял примерно 4000 фунтов. Это был королевский, семейный титул, к тому же наделявший своего обладателя огромной властью. Отдать его рядовому придворному вроде Гавестона было не только невероятно щедрым, но и политически очень опасным жестом.

Список тех, кого могло оскорбить продвижение Гавестона, был очень длинным, и первой среди них была Маргарита Французская – вдова короля, которой Эдуард I обещал, что графство достанется одному из ее сыновей, единокровных братьев Эдуарда II: Томасу Бразертону или же Эдмунду Вудстоку, родившимся в 1300 и 1301 годах соответственно, уже в конце правления старого короля. Несмотря на свой юный возраст, каждый из них мог ожидать номинального назначения на должность главы английского правительства, когда Эдуард отправился во Францию, чтобы жениться на дочери Филиппа IV Изабелле. Но этого не случилось: такая честь тоже досталась Гавестону.

С самого начала правления Эдуард ясно дал понять, что Гавестон не просто любимчик при дворе: он хотел, чтобы Пирс играл роль квазикороля. Когда Эдуард покинул Англию в январе 1308 года, чтобы жениться и принести ленную присягу за Гасконь, он оставил Гавестона регентом Англии и наделил его невероятной, беспрецедентной властью, подкрепленной новой королевской печатью, предназначенной для использования в период отсутствия короля.

Эдуарда не волновало, что на должность регента традиционно назначался высокопоставленный королевский чиновник, член королевской семьи или сама королева. Зато это волновало всех остальных. Гавестон, взлетевший так высоко, очевидно не был Плантагенетом. Не был он и юстициарием, канцлером или архиепископом. «Недавнего изгнанника и парию сделали правителем и хранителем страны», – в недоумении писал автор «Жизнеописания Эдуарда II». Но, как показала коронация Эдуарда, должность регента не станет вершиной карьеры Гавестона.

Эдуард II короновался в Вестминстере 25 февраля 1308 года. На грандиозной церемонии присутствовала вся знать Англии и Франции. Аристократы набились в Вестминстерское аббатство, чтобы посмотреть на миропомазание нового короля и его 12-летней королевы, Изабеллы, на которой Эдуард женился в Болонье месяцем раньше – тот блестящий праздник почтили своим вниманием пять королей и три королевы.

Вестминстер был забит под завязку. Церковь и соседние улицы были заполнены зеваками и участниками церемонии. (Толкучка была такая, что рыцарь и бывший сенешаль Понтье сэр Джон Бакуэлль погиб под обвалившейся стеной.) Столпившиеся в церкви вельможи буквально блистали, разряженные в золотую парчу. Франция прислала внушительную делегацию, в которую вошли графы Валуа и Эврё, брат Изабеллы Карл (будущий король Франции Карл IV), Жан, герцог Брабантский, с женой Маргаритой, сестрой Эдуарда II, Генрих, граф Люксембурга (он вскоре станет императором Генрихом VII), и многие другие. Английские графы, бароны и рыцари теснились рядом, готовые увидеть важнейшее политическое торжество.

Символически присутствовал на церемонии и отец короля. Новая усыпальница Эдуарда I представляла собой простую, без излишеств, гробницу из пурбекского мрамора, на котором были вырезаны слова «EDWARDUS PRIMUS SCOTTORUM MALLEUS HIC EST. PACTUM SERVA» («Здесь лежит Эдуард I, молот шотландцев. Храни верность»). Бесстрастное напоминание, что царствование предполагает и военные обязанности, призывавшее всех, кто поклялся воплощать в жизнь видение объединенной, артуровской Британии к ответственности и к исполнению обещания, данного на Лебедином пиру.

Все взгляды были устремлены на короля. Об руку с юной невестой он вошел в церковь аббатства, одетый в зеленый хитон и черные рейтузы, босиком ступая по ковру из цветов. Над головами монаршей четы держали вышитый балдахин, а впереди них шествовали магнаты и прелаты Англии.

Порядок шествия регулировался строгим протоколом, который при каждой коронации неизменно становился предметом споров. У каждого графа в этом ритуале была своя роль. На коронации Эдуарда графы Ланкастер, Уорик и Линкольн несли великолепные мечи; кузен короля Генри Ланкастер держал королевский скипетр; четыре других барона – Хью Диспенсер Старший, Роджер Мортимер де Чирк, Томас де Вер, сын графа Оксфордского, и Эдмунд Фицалан, граф Арундел, – несли носилки, на которых возлежали роскошные и тяжелые коронационные мантии.

Но посреди всех этих знатных людей шествовал Пирс Гавестон, гордо выступавший прямо перед Эдуардом и Изабеллой. По словам летописца собора Святого Павла, он был одет, как «бог Марс». Гавестон, будто на смех, затмил присутствовавших дворян, разодетых в золотую парчу, своим расшитым жемчугом шелковым платьем цвета королевского пурпура. Он нес корону святого Эдуарда Исповедника – самую священную из королевских регалий.

Это был веский и безошибочный знак того, какая роль уготована Гавестону при новом царствовании, и собравшиеся аристократы не могли истолковать его иначе как гнусное надругательство над их родословной и статусом. Но Эдуард и Гавестон именно этого и добивались. Месяцами новый король воображал, как публично заявит о своем новом партнерстве: о своей братской связи с Гавестоном.

Под взглядами обомлевшего собрания Эдуард произнес свои коронационные клятвы – на французском языке, а не на латыни, как было принято. Король пообещал соблюдать законы святого Эдуарда Исповедника и «законы и справедливые обычаи, которые установит население страны». В правление его отца парламент собирался часто и служил площадкой для политических дискуссий, возражений, дебатов и переговоров. Включение в священную коронационную клятву кивка в сторону растущей роли политического сообщества отражало новую политическую реальность.