– Советы, – повторила вслед за князем Мария Федоровна, – и кто же будет входить в эти Советы?

– А вот с этого момента как раз и начались сенсации! Его величество объявил о том, что избирать и, главное, – избираться в Советы – могут все подданные империи по достижении восемнадцати лет, независимо от пола, вероисповедания, сословной принадлежности и имущественного состояния на основе прямых, всеобщих, тайных выборов с правом избирателей на отзыв депутата в любое время.

– Все? – тихо переспросила Мария Фёдоровна.

– Все! – утвердительно кивнул губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович и выжидательно посмотрел на императрицу.

– Советы кухарок и золотарей, – тихо проговорила маленькая хрупкая женщина, сильно сжав кулачки, – и кто его надоумил?

– А кто у нас в семье главный карбонарий и первый поклонник Французской революции? – нервно дёрнул шеей великий князь. – Кто у нас теперь ходит в фаворитах? Конечно же, этот Бимбо, в лапы которого Никки попал во время своего неожиданного путешествия в Тифлис и Баку… Какого черта его туда вообще понесло! – сорвался князь на фальцет.

– Спокойно, Серж, – раздался волевой голос стоявшей до этого в тени статной высокой дамы в свободном кремовом платье, почти полностью закрытом пуховым платком невероятных размеров. – Мы уже говорили с тобой на эту тему и ты согласился, что оставаться на месте, не зная, кто на тебя покушался, было опасно – преступник мог повторить свою попытку… Здравствуйте, Мария Федоровна, рада видеть вас в нашей скромной обители.

– Добрый день, Элис, – кивнула императрица супруге губернатора. – Вы про слух насчет отравления?

– Даже если это слух, действия государя все равно объяснимы. Любой нормальный человек старается покинуть место, которое может таить неясную и даже насквозь гипотетическую угрозу.

– Удивлена, – произнесла Мария Федоровна, не спуская взгляд с жены губернатора. – Я-то думала, что вы будете защищать свою сестру Аликс и первая броситесь поносить Никки за его грубое обращение с супругой.

Елизавета Федоровна пожала плечами.

– Аликс всё время требовала от Никки мужских поступков, властных, самостоятельных решений и вот наконец дождалась. На что же тут жаловаться? Или она думала, что он будет резок только с окружающими, а с ней останется по-прежнему ласковым котенком? Так не бывает. Если мальчик вырос, то во всем и везде, а не частями.

– Видимо, ваш муж – Серж – другого мнения…

Жена губернатора улыбнулась, подошла к неподвижно сидящему в кресле князю и чуть коснулась пальцами его прически.

– Серж расстроен совсем не новыми политическими экзерсисами государя. Никки изволил возобновить расследование ходынской давки и пообещал наказать виновных в ней, кто бы это ни был… Серж! Я же тебя предупреждала, что всё вернётся. Не надо было тебе вообще с ними связываться.

– С кем «с ними»? – встрепенулась императрица.

– Минни, – поморщился князь, как от лимона, – не придавайте большого значения словам Элис. Она часто выдаёт свои фантазии и чужие слухи за истину. Повторяю, Элис, Ходынка – это случайность! Трагическая, неприятная для меня случайность! И ничего более… Но я, действительно, расстроен. Никки объявил о недопустимости роста внешних заимствований и режиме жёсткой экономии. Предложил целый ряд мер… Но одна из них просто возмутительна…

– Я даже не представляла, что Серж интересуется экономикой, – улыбнулась Мария Федоровна, потянувшись за чаем, – и никогда не думала, что какие-либо вопросы в этой области его могут возмутить…

– Но Минни! Он объявил, что, вплоть до полного расчёта с внешним долгом, замораживает бюджет императорского двора и прекращает всякое содержание членов императорской фамилии[100].

Рука императрицы зависла в воздухе и медленно вернулась в исходное положение, так и не дотянувшись до чая.

– Скандал, – тихо, почти про себя произнесла Мария Федоровна, нервно комкая материю платья. – И что, Серж, ты хочешь сказать, что это ему тоже подсказали Михайловичи?

Князь закатил глаза, сделал неопределенный жест рукой, который можно было расценить как «Бог его знает…», и опять уставился в одну точку куда-то за окно.

– Ну хорошо, – медленно проговорила императрица, – он прекращает выплачивать содержание Императорскому дому, но как Никки представляет себе тогда его существование?

– Он снял запрет для фамилии на любые купеческие промыслы, – фыркнул губернатор с таким видом, будто ему предложили пойти на панель, – даже представил список заводов, интересующих его больше всего…

– Не только заводы, – опять настойчиво поддержала мужа Елизавета Федоровна. – Он говорил и про школы, и про больницы, которые хочет видеть в каждом селе. Что же касается великокняжеского семейства, то не будем прибедняться – среди нас нет ни одного, кто завтра умрёт с голоду, зато великое множество тех, кто за свою жизнь ни разу не ударил пальцем о палец… Давайте обратим лучше внимание на то, зачем Никки начал именно со своей семьи? Вы действительно думаете, что он решил сэкономить только на великих князьях?

– Может, об этом лучше спросить у Витте? – улыбнулась Мария Федоровна.

– Ну это вряд ли получится сделать немедленно, – вздохнул Сергей Александрович. – Сергей Юльевич слёг после того, как Никки назначил в помощь к нему двух заместителей – Шарапова и Мамонтова[101] с задачей провести детальную ревизию государственных финансов.

– Понятно, – улыбнувшись, зашуршала тканью платья императрица, испытывающая к Витте вполне определенную симпатию. – Я думаю, мы сможем это поправить. Ничего необратимого ведь пока не случилось, не так ли?

– Не так, – не согласился великий князь. – Государь публично объявил об отмене всех недоимок по выкупным платежам для крестьян, об освобождении от любых налогов тех, чей дворовой доход менее тысячи рублей в год, о восьмичасовом рабочем дне… Там ещё целый список, всего не упомню.

– О запрете детского труда и равных правах для мужчин и жещин на работу и его оплату, – подсказала Елизавета Федоровна. – Как сказал государь Сержу, «…благосостояние страны, дорогой мой князь, измеряется не богатством высших классов, а достатком низших». Это изречение, кстати, уже напечатали «Ведомости».