— Я не боюсь, — тихо сказала Биргит.

С тех пор они стали подругами.

Благодаря Биргит Карна увидела много странных людей. Мать Биргит состояла в обществе трезвенников. Поэтому Карна побывала и там. И узнала, каким проклятием является для людей пьянство. Именно за пьянство мать Биргит так не любила Стеллу Пьянчужку.

Карна поняла, что и в Рейнснесе, и здесь, у них дома, было достаточно этой проклятой отравы, не говоря уже о бабушкином «Гранде».

Взрослые пили вино, ром, коньяк и всякие другие напитки. Разница была только в том, что они были не бедные и не клянчили уголь. Анна, например, перед сном любила выпить бокал портвейна. Но Карна не сказала об этом Биргит.

Мать Биргит ходила слушать приезжего проповедника. Когда Карна рассказала об этом папе, он сказал, что уж лучше ходить в церковь. Но по будням в церкви не было службы, поэтому Карна пошла с Биргит к проповеднику.

Он собрал народ в гостиной у хозяина извозной станции. В гостиной было темно, тесно и пахло жареной рыбой. Но Карне там понравилось. Плюшевая обивка, кисти, цветы в горшках. Присутствующие смеялись, плакали и падали на колени. И пели!

Карна громко пела вместе со всеми и не сразу заметила, что вокруг нее вдруг перестали петь. Она тоже хотела замолчать, но не смогла.

Проповедник погладил ее по голове и сказал, что она очень красиво пела для Бога. Карне стало стыдно — ведь она пела не для Бога, а для себя.

— Карна всегда носит в сумочке Библию, — прошептала Биргит.

Проповедник оживился и захотел увидеть Библию. Карна бросилась к двери и на бегу слышала, как проповедник спросил, кто эта девочка.

— Это Карна, дочь доктора. У нее падучая, — объяснил ему кто-то.

Проповедник запел «Славься, Господь», надеясь, что Карна вернется. Но никакие силы не могли бы заставить ее сделать это.

Два дня она дулась на Биргит из-за того, что та рассказала про ее Библию. Потом почти забыла об этом. Из-за посеревшего лица Биргит.

Через какое-то время она осмелилась снова пойти на молитвенное собрание. Хотела не петь. Но не смогла. Библию она с собой не взяла, и поэтому у нее в любую минуту мог случиться припадок. Впрочем, это не очень пугало ее. Тут люди то и дело падали на колени и извивались. Хотя папа и не назвал бы это судорогами. Многие плакали и говорили о грешных людях и о проклятии пьянства.

Глядя на них, Карна невольно думала о том, что они живут, свыкшись со своими грехами. Или, как мать Биргит, выискивают чужие. Мать Биргит верила, что находить чужие грехи труднее, чем бороться со своими. Ведь о чужих грехах мало что известно. А ее грехи всегда были при ней.

Карна раскрыла Библию Ертрюд и прочла, как грешники и пьяницы губят свои души — и раньше, и теперь. Это немного утешило ее. Оказалось, что Анна, папа и бабушка нисколько не хуже большинства людей, о которых говорилось в Библии.

Еще она прочитала о грехе, который был пострашней, чем убийство. И это было распутство. За распутство людей побивали каменьями. Теперь, правда, так не делают. Но никто, кроме Олаисена, не может быть отцом Ханниных детей.

Он обвинил папу в том, о чем нельзя было даже говорить. Поэтому Карна не любила Олаисена, хотя он всегда был добр и приветлив, когда они с бабушкой приходили на верфь.

Карна быстро поняла, что не всегда приятно общаться с теми, кто любит искать чужие грехи. Во всяком случае, с глазу на глаз. А вот на молитвенных собраниях все молились и кричали, перебивая друг друга. Это было некрасиво, но весело.

Дома, в которых Карна побывала вместе с Биргит, считались самыми бедными, но они были вымыты и выскоблены добела. В некоторых висели красивые картинки, изображающие, как Иисус останавливает шторм. Иисус был очень похож на Олаисена. Карне это не нравилось.

И ни в одном доме не было книг, если не считать катехизиса, сборника псалмов и Библии. Не было там и пианино.

Люди часто рассказывали о том, что делалось на верфи или у них за окнами.

Карна поверила даже, что, кроме грехов Стеллы Пьянчужки, жившей в настоящей нищете, было важно, по-видимому, охотиться за грехами и других несчастных. Так что волей-неволей людям приходилось встречаться, чтобы вместе молиться, петь и падать ниц.

А вот на островах и в глубине фьорда люди были совсем другие. Карне случалось ездить туда с папой, и она знала, что там молятся и поют псалмы, только когда кто-то серьезно болен.

О грехах там не говорили. Там людей больше интересовало, о чем пишет газета и что решило правление местной управы. Кто приехал в Страндстедет и сколько пожаров случилось по вине поджигателей. И еще, конечно, там всегда говорили о рыбе.

Казалось, будто люди, жившие в маленьких селениях, состоявших из одной или двух усадеб, еще ничего не слышали о грехе. Бог не очень заботил их. Они говорили о нем, как об одном из своих детей. Так же говорила о Боге и Стине.

Карна считала, что грехи занимают только жителей Страндстедета.

Другая особенность Страндстедета заключалась в том, что здесь всех одинаково интересовали деньги. Большие и малые деньги тянулись за всеми делами, как хвост за мышью.

Бабушка тоже иногда говорила о деньгах. Но она не называла цифр. Она называла деньги «капиталом» или «прибылью». И никогда не говорила о них за столом.

Особенности Страндстедета Карна объясняла тем, что дома здесь стоят слишком близко друг к другу. Хотя места кругом достаточно. Каждый мог бы иметь изрядный кусок земли, отделяющий его от соседей. Или пусть даже не очень большой. Но дома почти касались друг друга.

Когда люди живут так тесно, они все знают друг о друге и им не о чем говорить, кроме как о грехе и деньгах.

После переезда в Страндстедет Карна мучительно тосковала по Рейнснесу. В первое лето, поддавая ногой камни, она порвала две пары туфель. В конце концов папа сказал, что ей придется ходить босиком.

Тогда она сняла туфли и несколько часов ходила босиком по каменистому берегу. Папе пришлось наложить ей повязки. Он бранился и чертыхался. Больше чертыхался.

— Я уйду домой, в Рейнснес, — сказала она ему.

— Ты не дойдешь. Это далеко.

— Зачем ты привез нас сюда? Я злюсь на тебя за это!

— Ты не злишься, ты просто горюешь.

— Как это?

Папа задумался и провел рукой по лицу, словно снял налипшую паутину.

— Когда я был такой же, как ты, я тоже горевал, когда мне что-то было непонятно.

Карна с ним согласилась.

Папа посадил ее на колени, покачал, подул в шейку.

— Наверное, все самое важное в жизни начинается с горя или кончается им. Радуйся, что к тебе оно пришло в начале — погорюешь и забудешь о нем. — Он подул ей и на пальцы ног.

Потом Карна часто вспоминала его лицо, когда он нагнулся к ее ногам и серьезно взглянул на нее.