Марк затаил дыхание. Звук сейчас исходил только от «пончика». Контур напрягался, словно силился родить, исторгнуть майора Смита.

– Держим… – прокричал Гамильтон. Он так пристально смотрел на «каплю» на экране, будто надувал из мощного насоса детский воздушный шарик. – Держим.., еще держим… Прорываемся!

Бланделл окаменел. Он не отрывал глаза от монитора. Вмешательство сначала было еле заметным, края «капли» чуть-чуть подернулись серым. Нет! Ему это только показалось! Сейчас «капля» снова «подрастет», заполнит собой границы мозга.., и.., и тогда Питер вернется.

Слабая надежда. Один маленький укол и… Да, было очень и очень похоже на воздушный шарик.

И тут словно лопнул мыльный пузырь – только медленно, постепенно. Заклубились спирали, задрожала «капля». На линии времени закружились «времявороты», они пытались подхватить, унести сознание Питера.

«У него не было шанса, не было ни единого шанса», – пришла в голову Бланделлу банальнейшая мысль, ее принесло то самое течение времени, которое превратило сознание Питера из аккуратной «капли» в кляксу Роршаха.

Марк ничего не чувствовал. Он как бы оглох. Пальцы его автоматически бегали по клавишам, в отчаянии ища какую-нибудь техническую неполадку. Найди он ее, можно будет все наладить, и тогда Питер вернется!

Но никаких неполадок не обнаруживалось. «Все в полном порядке, сэр. Никаких микроутечек. Коротких замыканий. Ни профессиональных шпионов, ни пакистанских бомб».

В ушах у Бланделла звенело. Воздух, казалось, плывет и колеблется, как при летнем мареве. Сквозь это марево Бланделл увидел, как Питера снова перекладывают на каталку, вывозят из контура, как Гамильтон что-то кому-то кричит и прижимает пальцы к сонной артерии Питера. А потом все вдруг замолчали.

А потом звуки снова вернулись в лабораторию.

– Дефибриллятор! – вот что, оказывается, кричал Гамильтон. Он прижался губами к губам Питера, начал делать искусственное дыхание. – Реанимация начата в три двадцать, – через несколько секунд холодно прозвучал его голос.

«Один два три четыре пять шесть семь восемь девять десять одиннадцать двенадцать тринадцать четырнадцать пятнадцать.., вдох-выдох.., один два три четыре пять… – Марк старательно считал вместе с Джейкобом, следя за тем, чтобы не пропустить ни мгновения. – Идиот! – обругал он себя. – Я-то тут при чем? Он в армии был медиком… Тринадцать четырнадцать пятнадцать».

– Остановка сердца, – констатировал Уиллкс несколько запоздало.

Купер что-то неразборчиво бормотал. Только Бланделл был близко к нему и смог расслышать.

– Господи, Питер, не уходи, Питер! «Вдох-выдох».

– Вызовем неотложку, – предложил Уиллкс.

– Уже, сэр, – сообщил Зеблински, сменивший Гамильтона около аппарата искусственного дыхания. Джейкоб поднес к груди Питера электроды дефибриллятора.

«Вдох-выдох».

– Четыре, – сказал Гамильтон. – Давай! Зеблински отскочил в сторону, когда разряд сотряс тело Питера. Тело дернулось. На экране монитора когни-сканера на короткую долю секунды возникла обычная картинка.

– Отрицательная конверсия, – констатировал Гамильтон и вытер лицо рукавом. – Три-четыре. Давай. – И он снова ударил по Питеру электрическим эквивалентом кувалды.

– Неотложку вызвал кто-нибудь?

– Отрицательная конверсия.

– Она в пути, профессор.

«Вдох-выдох».

Марк в отчаянии глянул на монитор когни-сканера. Экран почти почернел. Остаточное свечение напоминало то, что наблюдается после выключения телевизора.

– Коробку с лекарствами, – распорядился Гамильтон и щелкнул пальцами. Ногти его украшала немыслимо черная бахрома, Бланделл понял, о какой коробке речь, быстро оправился от шока и подал ее Джейкобу.

Гамильтон схватил шприц с поразительно длинной иглой.

– Придержи-ка на минутку, дружок, – сказал он Зеблински. Когда аспирант перестал работать насосом, Гамильтон вогнал иглу в грудную клетку Питера.

«Господи, не уходи, не уходи, Питер!»

– Когда же она доедет, эта неотложка, – голосом, лишенным каких-либо эмоций, проговорил Уиллкс, чем очень напугал Бланделла. Кто-то должен взять на себя ответственность за происходящее, кто-то должен отдавать приказы. Купер только хлопал глазами, Уиллкс бродил по лаборатории словно сомнамбула. Только Гамильтон был занят делом, да те, кому он отдавал распоряжения.

– Ничего, – сообщил Зеблински, глянув на ЭКГ.

– Еще минуту.

– Отрицательная конверсия.

Гамильтон все пытался оживить сердце Питера с помощью дефибриллятора. Во время разрядов монитор когни-сканера на миг озарялся стандартной картинкой, и снова гас. Фауст и Коннер сменяли Зеблински на аппарате искусственного дыхания.

– Три сорок пять, – произнес Гамильтон таким тоном, что всем все сразу стало понятно.

– Он не умер, – побелевшими губами проговорил Бланделл.

– Где же неотложка? Мне послышалось? Они подъехали?

– Я не врач, Марк, – вздохнул Гамильтон. – Я не имею права со всей ответственностью объявить его мертвым. – Коннер перестал работать с аппаратом искусственного дыхания, но Гамильтон велел ему продолжать. – Работай пока. Куда тебе спешить?

Через пятнадцать минут прибыли пожарные. Гамильтон негромко переговорил с ними в углу. До Марка долетела фраза «В три сорок пять утра». У аппарата искусственного дыхания работал Фауст. Он продолжал устало нажимать на поршень.

Никто никуда не торопился. Пожарные глянули на ленту ЭКГ, послушали грудную клетку Питера. Купер принес им телефон, и они позвонили в отделение неотложной помощи больницы.

Лицо у Питера стало землистым, старого-престарого пепла. Одно веко опустилось, второе осталось чуть приоткрытым. Глаз был сухой, не блестящий. Марк коснулся ладонью щеки Питера. Она была как восковая.

Глупость какая! Он не мертв! Если и мертв, то всего несколько минут.

Фауст перестал качать – Питер не дышал. Пожарные сложили руки Питера на груди.

– Пойдем, Марк, – сказал Джейкоб. Мертвое тело накрыли и повезли на каталке к лестнице. Пожарные подняли каталку и понесли ее наверх.

– Пойдем. – Джейкоб обнял Бланделла за плечи и повел к лестнице.

Бланделл оглянулся через плечо. Зеблински и Уиллкс выключали аппаратуру. Вскоре в лаборатории погас свет.

Трирема взлетала и падала на волнах, и я взлетала и падала вместе с ней. Я не моряк, и у меня пока не выросли «морские ноги». Мне было ужасно тяжело расхаживать по качающейся палубе, но я старалась, как могла.