– Да. – Он с облегчением кивнул. – Я помог им всем избавиться от их бренных тел. Делая портрет сразу после смерти, я вбираю в себя их свет, присоединяю его к своему, сохраняю его и даю им бессмертие. Они живут во мне! Когда я присоединю последний свет, работа будет закончена. Я узнаю все, что знали они. А они узнают меня. Навсегда.

– Понятно. Запись закончена.

– Значит, я могу идти?

– Нет. Мне очень жаль, но есть другие люди, с которыми тебе придется поговорить. Объяснить случившееся.

– Ох, только, пожалуйста, поскорее. – Он равнодушно обвел взглядом комнату. – Мне нужно вернуться к работе.

«Граница между нормальным состоянием и безумием зыбка, – подумала Ева. – Джерри перешел ее. Если теперь он и будет продолжать действовать, планировать, создавать образы, то только в обитой войлоком палате больницы для умалишенных».

– Надеюсь, это не займет много времени, – сказал Джерри полицейскому, который пришел, чтобы отвести его в камеру.

Видя, что Ева продолжает сидеть, Пибоди налила два стакана воды и поставила их на стол.

– Мой папа любил старые комиксы. Я помню один из них. Там сошел с ума говорящий кот. Шизанулся абсолютно. Чтобы показать это, художник нарисовал птичек. Они летали вокруг головы кота и чирикали. – Она залпом выпила воду. – Тут тот же самый случай. Вокруг его головы летают птички. Но все это слишком печально и страшно для птичек.

Ева безучастно смотрела на свой стакан.

– Иногда делаешь свою работу, заканчиваешь дознание, а дверь так и не закрывается. Думаю, это дело как раз такого рода. Рорк был прав: мне жалко Джерри. Когда преступник – человек ожесточенный, жадный и злобный, бывает легче. Но когда он вызывает жалость, дверь остается открытой…

– Вам пора домой, Даллас. Нам всем пора домой.

– Ты права. – Ева потерла глаза, как усталый ребенок.

Но сначала она составила отчет и ввела его в файл, надеясь, что это позволит плотнее закрыть дверь. Отдел расследования убийств свое дело сделал. Теперь пусть с Джерри возятся другие. Он может потребовать адвокатов, но все равно больше никогда не выйдет из палаты для буйных…

Ева сделала крюк и заехала в больницу, чтобы взглянуть на Трухарта. Он спал как младенец, цвет лица у него был хороший, дыхание легкое; мониторы отмечали ровное биение его сердца. В кресле рядом с кроватью храпел ссутулившийся Бакстер. К изголовью был привязан воздушный шар в форме гигантских женских грудей.

Ева наклонилась и слегка потрясла Бакстера за плечо. Храп тут же прекратился. Бакстер проснулся и инстинктивно потянулся за оружием.

– Вольно, детектив, – прошептала она.

– Как малыш? – Он выпрямился. – Черт побери, я отрубился.

– Я догадалась. Ты храпел, как носорог. Ума не приложу, как ты не разбудил Трухарта. Отправляйся домой, Бакстер.

– Я хотел немного посидеть с ним и удостовериться…

– Отправляйся домой, – повторила она. – На несколько часов прими горизонтальное положение. Его выпишут ближе к полудню. Тогда можешь вернуться и отвезти его домой. На это время я освобождаю тебя от заданий.

– Ага. – Бакстер зевнул. – Спасибо. Он хорошо потрудился, Даллас.

– Хорошо.

– А что Стивенсон?

– Сидит.

– Это тоже хорошо. – Бакстер поднялся. – Ну что, по домам?

– По домам, – подтвердила Ева. Но когда Бакстер ушел, она села на его место и наблюдала за Трухартом целый час.

Домой она ехала на рассвете. Гроза прошла, и над городом разливался мягкий и ясный свет. В этом было что-то символическое, но Ева слишком устала, чтобы ломать себе голову над расшифровкой символов.

Когда она свернула на подъездную дорожку, свет стал ярче, а стоило Еве миновать ворота, как солнечные лучи омыли дом – великолепный дом на фоне неба, которое вдруг решило стать по-летнему густо-синим.

«Стало прохладнее, – заметила Ева, выйдя из машины. – Так прохладно не было несколько дней. Или недель. А может быть, лет? Проклятие, наконец-то проснулся бриз!»

Она вошла в вестибюль, сняла, жакет и бросила его на пол.

Из гостиной вышел Рорк.

– Доброе утро, лейтенант.

– Похоже, предстоит очень хороший день.

– Похоже. – Он подошел, коснулся пальцем ямочки на ее подбородке и заглянул в усталые глаза. – Как ты?

– Бывало и лучше, но чаще – куда хуже. Трухарт пришел в себя. Сегодня его выпишут. С его головы не упал ни один волос, но Бакстер трясся над ним, как наседка. Это ужасно трогательно.

– Ты подала рапорт о его повышении?

Ева негромко рассмеялась:

– Я что, прозрачная?

– Для меня – да. – Рорк обнял ее и привлек к себе.

– А как он выглядел во время твоего визита?

Он улыбнулся ей в макушку:

– Похоже, ты тоже видишь меня насквозь. Он выглядел молодым, энергичным, но немного усталым. Бакстер купил ему неприличный воздушный шар в форме огромных грудей. Трухарт смутился, но, кажется, обрадовался, и привязал шар к изголовью.

– Да. Я увидела его сразу же, как только вошла. В мире снова порядок! Во всяком случае, что-то похожее.

– Ты… жалеешь его?

Ева знала, что Рорк говорит не о Трухарте.

– Больше, чем хотелось бы. Он совсем свихнулся. Может быть, так на него повлияла смерть матери. А может быть, он все равно кончил бы этим. Пускай им занимаются специалисты. Я свое дело сделала. Собираюсь подняться к себе, рухнуть пластом и проспать несколько часов. Устала как собака.

– Могу себе представить. Раз так, свидание придется отложить.

– Какое свидание?

Рорк обнял ее за талию и повернул к лестнице.

– То самое, которое мы назначили на день отъезда Соммерсета в отпуск.

– Стоп. Минутку… – Ева обернулась и осмотрела вестибюль. – Так он ушел? Дом свободен от Соммерсета?!

– Не далее как двадцать минут назад. Правда, еще слегка прихрамывая, но…

– Господи, я совсем плохая. Мне следовало почувствовать это! Почуять!

Она пнула жакет так, что тот подлетел в воздух, и, пританцовывая, прошлась по коридору.

– Похоже, ты нашла скрытый источник энергии.

– Я возродилась! – Ева резко повернулась и прыгнула на Рорка, обхватив ногами его талию. – Давай займемся жарким сексом!

– Ну, если ты настаиваешь… Кстати, в гостиной стоит пинта отличного шоколадного соуса.

– Ты шутишь?

– Разве можно шутить, когда речь идет о таких серьезных вещах, как жаркий секс под шоколадным соусом?