Лора прислала ему свои стихи. Иоанн проверил даты — некоторые из них она написала ещё в школе. Он отвратительно знал итальянский, пришлось воспользоваться словарём. У него получился примерный прозаический перевод:

Призрачным утром я прощаюсь с тобой;

и я не плачу, вспоминая прошедшие дни, ведь ты не умер, а ушёл на остров.

Там берега из молчаливого камня, и свистом ветра сплетены

причудливые арки,

где ты гуляешь среди туманов и дождей.

Небо, земля и вода — всё для тебя одно,

и ты стоишь близко к столпам, что подпирают Вселенную.

Я не могу плыть за тобой:

тот путь стерегут чудовища, поют сирены, завлекая странников,

и облака горят огнём,

мне нет прохода тут, прости, я не приду.

Шумит гроза, и я слышу твой далёкий голос — ты молишься своим богам,

не знаешь, где я.

Ты там один.

Ты всё узнал, и свет и тьма открыли тебе, что значат ложь и правда.

Ты знаешь мой вопрос?

Сквозь кладбища тебе подобных, сквозь склепы, полные твоих друзей, я кричу:

ответь мне, любовь, ответь мне!

Ты не знаешь, что я хочу узнать.

Ты слишком далеко, когда шумит гроза, и молнии идут вслед за апостолами.

Ты меня не слышишь.

Я не могу плыть за тобой.

Но остаётся мой вопрос: ответь мне, я молюсь тебе, ответь мне!

Ты не ответишь.

Я не закричу.

Я тебя слышу.

Ты знаешь мой вопрос?

Звёзды не сгорают в вакууме, они падают на землю и умирают там,

у твоих ног.

«Куда идёшь ты, Господи?» — спросил рыбак Пётр и стал скалой,

ловцом бездомных душ.

Его скала — одна из тех, что держат мир; я вижу тебя возле неё,

и я хочу кричать,

но я не закричу.

Ты знаешь мой вопрос, любовь моя?

Ты не слышишь.

Но я не отступлю.

Я закричу.

И я не отступлю.

Я повторю: и я не отступлю!

Оказалось, она даже опубликовала несколько поэтических сборников во второй половине 2020-х годов, но увлечение дочери не нравилось её отцу. Иоанн подумал, что они с ней в чём-то похожи. Он нашёл Мэри и потерял, и так же кричал, так же спрашивал о ней пустоту; Лора стучалась в запертую дверь, и Иоанн решил открыть ей.

Она искала — и, идя за гробом матери, Иоанн решил, что любит её.

Консерваторы потерпели сокрушительное поражение, показав, как выразился лидер парламентской оппозиции, «полное непонимание вызовов, стоящих перед страной в XXI веке». Их обвинили во всех смертных грехах, от экономического кризиса до непомерного роста налогов, от подстрекательств к распаду ЕС (тут своё слово сказал владевший Европарламентом «Альянс за прогресс») до неспособности разрешить кризис «Исламского возрождения» и отстаивать интересы Европы, не становясь второй скрипкой США. Отсутствие внятного и понятного избирателю стратегического взгляда на европейские проблемы забило последний гвоздь в крышку их гроба.

Либералы заполонили Вестминстерский дворец, и Его Величество король обратился к лидеру партии с просьбой сформировать правительство. Кабинет в Форин-офисе освободился, и на Даунинг-стрит раздался звонок из Брюсселя; премьер-министру назвали только одну фамилию. Старый любитель гребли, уже десять лет сидевший в «Треугольном доме», своего добился.

Иоанну позвонили, когда он заканчивал «Бесконечную весну». Светило яркое солнце, на улице потеплело; он сидел в своей детской комнате, переоборудованной в рабочий кабинет, и смотрел, как белое поле на мониторе заполняется цепочками букв, образующих слова и предложения. Он подошёл к концу. Он мог писать эту книгу всю жизнь, но — четыре года спустя — понял, что пора поставить точку.

Ему помешали.

Он согласился на предложение, а когда связь оборвалась, в раздражении бросил коммуникатор на стол и обхватил голову руками. Он потерял мысль. Оставалась всего пара абзацев, а он потерял мысль. «Повседневная суета опять отняла у меня тебя, рыжая, — подумал он, — твой ускользающий образ… Будьте вы все прокляты!»

Он засмеялся. Мемуары о войне в Таиланде превратились в полуфантастические воспоминания, счастливую сказку об их жизни с Мэри, слегка сдобренной сверху — для интереса — военными приключениями и рассуждениями о добре и зле; Иоанн пролистал текст и увидел, что многие фразы почти целиком позаимствованы из «Конституции сердца». Видимо, «Бесконечная весна» — это его собственная Конституция, Конституция его сердца.

Так и следует закончить? В таком случае, почему он переживает, как будто слова не сами перебегут на экран прямиком из его головы?

«Это было лучшее из всех времён, это было худшее из всех времён; это был век мудрости, это был век глупости; это была эпоха веры, это была эпоха безверия, это были годы света, это были годы мрака; это была весна надежд, это была зима отчаяния, у нас было всё впереди, у нас не было ничего впереди; все мы стремительно мчались в Рай, все мы стремительно мчались в Ад», — написал Иоанн по памяти и не поставил кавычек. Будут придираться, подумал он, ну и плевать, какое до них дело?!

«Диккенс сказал хорошо, — написал он. — Но я попытаюсь лучше. Это действительно было лучшее из всех времён — и я хотел, чтобы вы ощутили, какие чувства бурлили в нас, когда Великая Коалиция вторглась в Таиланд и взяла в плен диктатора Нгау, навсегда разрушив представление о том, что правитель может делать со своими поданными всё, что ему вздумается. Это была эпоха веры — вдохновлённые многонациональным войском, выступившим против порождения чистого зла, мы узнали, что несправедливости в этом мире пришёл конец: злу наконец-то объявлен беспощадный бой.

Это были годы света — когда я жил с Мэри на Малхолланд Драйв и радовался каждой секунде, и это была весна надежды, потому что я верил, что всё ещё впереди и наша с ней история только начинается; но мы, не замечая, как крутится планета, мчались прочь — Мэри мчалась в Рай, на уготованный ей рядом с Беатриче ангельский престол, а я — в Ад, потому что жизнь без неё стала сплошным адом, и я боялся подниматься на небоскрёбы или оставаться один в комнате, где лежал нож или опасная бритва.

Но это не было худшее изо всех времён, это не был век глупости, это не была эпоха безверия, это не были годы мрака и это не была зима отчаяния. Это была наша с Мэри Бесконечная весна, и каждый раз, закрывая глаза, я снова переношусь туда, в наш дом на Малхолланд Драйв, — я слышу, как ветер щекочет деревья, как лужайка пахнет свежескошенной травой.