В числе последних Эстин нашел и своего отца…

Когда глаза и разум его немного прояснились, он увидел, что из речки вышла, подобно водянице, и подбежала к раненым самая красивая девушка, которую ему только доводилось видеть в своей жизни.

– Папа… Дядя Ривал… граф… – бросилась она к трем уложенным рядышком людям, но женщина с серебряными волосами, склонившаяся над ними, приложила палец к губам и сделала отгоняющий жест рукой:

– Тихо, Эссельте, тихо… Ничего опасного – я уже осмотрела и перевязала, чем пришлось. А сейчас они спят. Я дала им выпить кой-чего, что еще Друстан готовил для наших раненых. Хвала богам, в его мешке сохранилась этого питья полная бутылочка, так что до лечебницы они будут спокойно отдыхать.

Эссельте словно налетела на невидимую стену, замерла, и краска схлынула с ее лица.

– А где?..

– Друстан? – проницательно угадала женщина.

– Да, Боанн… Он?..

– Нет, среди убитых его не нашли.

Едва ощутимо принцесса выдохнула.

– Не нашли также нашу Арнегунд, вашего ведуна с большим посохом, лесного чародея, воина здорового черноволосого и… жену Ивана, – хмуро договорила сиххё.

– Как жаль… – непослушными губами прошептала гвентянка.

– Не расстраивайся, девочка. Может, они успели убежать, и теперь сидят где-нибудь в безопасности, тянут эль, смеются…

Ни говоря ни слова, принцесса лишь едва заметно покачала головой.

– Ну а куда они, по-твоему, могли подеваться? – попробовала другой подход женщина. – Не назад же вернулись?

Эссельте непроизвольно улыбнулась.

– Нет. Конечно, нет. Они найдутся. Да. Не назад же они вернулись…

– Вот и славно, – ободряюще улыбнулась Боанн.

И не для пользы – для того, чтобы чем-то отвлечь от тягостных дум печальную девушку, протянула еле заметно ожившей принцессе вместительный замшевый мешок.

– Погляди-ка: там у него какая-то книжка лежит, может, рецепты записаны снадобий, или мазей… Почитала бы. Глядишь – и нашим бы сгодилось чего.

– Да, конечно! – горячо воскликнула принцесса, растянула шнуры, завязывающие горловину мешка, и на ощупь выудила из его пахнущих травами и кореньями недр небольшую синюю книжку в кожаном переплете.

Нетерпеливо открыла она наугад свою находку, забегала глазами по странице в поисках волшебных слов «для ран», или «для остановки кровотечения», и замерла.

Я безумно боюсь золотистого плена

Ваших медно-змеиных волос.

Как хотел бы я знать – и скорей, непременно —

Что с Иваном у Вас не всерьёз.

Для меня Ваше слово – далёкое солнце,

А дела – как коварная мель.

Но я сам Вам помог полюбить незнакомца

Из далёких и диких земель.

Для меня Ваше имя как вечная рана —

Меня держит непрочная нить.

Я искусством своим подарил Вас Ивану,

И грядущего не изменить.

Как всё в мире мгновенно, непрочно и ложно!

Я боюсь даже думать о том,

Что теперь нам, Эссельте, помочь невозможно

Ни алхимией, ни волшебством.[84]

Дочитав до конца, она быстро перелистнула страничку, и снова впилась нетерпеливыми глазами в неровные, наэлектризованные подавляемыми чувствами строки.

Если бы я был шаньтоньским кронпринцем

Или же князем из Лукоморья

Я бы позволил себе влюбиться

В Вас без сомнений, страданий и боли.

Если бы я имел фамилию,

Которая имеет земли и воды,

То имя моё очень скоро забыли бы —

Но я пожинал бы чужие всходы.

И было бы мне наплевать до крайности

На то, зачем я, на то, какой я:

Я был бы доволен чрезвычайно —

Словно лошадка на водопое!

Наверное, случай мой вовсе не редок.

А может, напротив, редок – не знаю.

Ведь делами своими я сам себе предок —

И пусть лорды твердят, что «безродный, каналья».

От себя самого невозможно укрыться,

Ведь душа и сердце – не старое песо.

И я всё же позволил себе влюбиться

В Вас, моя дорогая принцесса…[85]

Эссельте, бледная и потрясенная, словно увидела призрака, медленно подняла голову и невидящими глазами уставилась мимо Боанн.

– Что там, деточка? – обеспокоенно спросила та. – Рецепт? Какого средства? Сложный? Сделать сможем?

Гвентянка моргнула и пришла в себя.

– А, что?.. да… – невпопад кивнула она. – Рецепт…

– И что в него входит? – раздался над ухом суровый подозрительный голос.

– Огрин… Боги мои… Огрин… – вскочила принцесса и бросилась старику на грязную мокрую шею. – А где… где Арнегунд, Серафима, Морхольт, Агафон?.. Они были с тобой?

– Нет, – удивленно нахмурился друид, бережно прижимая к свалявшейся, забитой травой и водорослями бороде принцессу одной рукой, другой ласково поглаживая ее по голове. – Самое главное – ты жива и здорова… Ты ведь здорова?

– Да, Огрин, да! – нетерпеливо кивнула Эссельте. – Ну где же… они? Говори!

– Я думал, все с тобой тут где-то, девочка… Ну кроме сиххской королевы, конечно. Про нее я вообще не думал.

И уловив осуждающий взор своей воспитанницы, смутился и поспешно добавил:

– Пока.

Головка Эссельте понуро коснулась лбом его плеча.

– А где же?.. А где Айвен, Олаф, Кириан?.. – спохватилась она вдруг.

– Ну эти-то здесь, чего им станется, таким славным воинам, – поспешила успокаивающе проговорить Боанн. – Я их видела. Они там, по полю ходят, с Амергином и Фиртаем, наших… и ваших собирают.

– А Кримтан как? И кто еще с ними был? – чувствуя себя последней бессердечной эгоисткой, пристыженная Эссельте мягко вывернулась из объятий старика и вопросительно посмотрела на сиххё.

– Король Габран был… – постарело и осунулось на глазах лицо женщины. – И по одному мужчине из каждой деревни…

– И?.. – предугадывая ответ, всё же подняла брови домиком гвентятнка.

– Все погибли. Все шестеро, – скорбно проговорила Боанн, торжественно глядя в голубое бесконечное весеннее небо. – Дома. За Светлые Земли. За Аэриу. Счастливая смерть…

– Да пребудут их души в покое, – прошептала принцесса.

– Да примут их Светлые Земли, – вторила ей печально сиххё.

А Огрин вдруг добавил, не в тему, но в точку: