Надо жить и смиренно смотреть на то, что грядет, ибо одно лишь примиряет нас с фактом старения и смерти: видимо, у природы есть на это весьма веские основания.

Так вот, финал истории про араба, который едет по узкой горной тропинке, а лев уже готовится к прыжку. Что делать? Давай возвратимся к Зигмунду. Человек считает себя уже погибшим, «другое дело животное. Вместе со всадником оно делает прыжок в пропасть – и лев остается ни с чем. Если бы был выбор, следовало бы предпочесть погибнуть в честной борьбе с судьбой». Наш с тобой ответ Фрейду будет таков: «Милый душка Фрейд, из всех случаев жизни и культуры ты выбрал самый неудачный. А отчего бы тебе не вспомнить барона Мюнхаузена, который за волосы вытащил себя и своего коня из трясины? Отчего бы не обратиться к жизненной практике мужчин, которые своей ежедневностью доказывают неоспоримость истины: верблюд – трусливый дурак, а настоящий мужчина не должен обращать внимания на визг летящего в пропасть животного, он обязан засучить рукава и приготовиться к схватке со львом».

Береги себя. Не теряй форму борца и дух философа. Ты самый взрослый. Ты самый настоящий мужчина. Ты доказал свою правоту тем, что живешь.

Юноше в самых скромных мечтах мерещится что-нибудь тихое и задумчивое: меланхоличные деревья, сонные орлы на ветках, благоухающие розы в чаще леса. А в центре благостной композиции он – красивый, одинокий и обязательно революционный, выступающий на авансцену пасторального пейзажа в окружении бодрых шекспировских героев.

Тридцатилетний ненавидит революции, Шекспира, пейзажи и самого себя.

Сорокалетний, созерцая пейзажную живопись, думает, как хорошо бы здесь устроить пикник. Но остается нерешенным вопрос: «Для чего шашлычок, если жизнь обманула?»

У 50-летнего мысли о пейзаже: это неплохое место для дачки, куда можно отправить на лето жену и детей.

Настоящий самый взрослый мужчина, если он настоящий взрослый мужчина, оглядывая пейзажи, всюду видит меланхоличные деревья, сонных птиц. А в центре благостной композиции он сам – обязательно эволюционный, выступающий на авансцену философского пейзажа в окружении многочисленных родственников и с желанием в очередной раз научить кого-нибудь, как строить дом, ухаживать за деревом и растить новые поколения сыновей.

Есть проблемы, которые, может показаться, не заслуживают внимания. Их великое множество. Частности чересчур известны, ощущаемое слишком достоверно, чтобы еще попробовать встроить его в иерархию сознания.

Если попытаться втиснуть мужчину в теоретические контуры возрастного самочувствия, то обнаружится условность и узость очертаний, оглашенных научными дисциплинами и литературой. В общем, это так. И все же не следует настаивать на своей непохожести на предшественников, уже прошедших твой путь и испытавших то, что грядет в твоей личной биографии.

Никто не может претендовать на безошибочность оценки возрастных переживаний. Жизнь – не догматический набор общеизвестных фактов.

Понятно, никто не хочет поставить свою жизнь в описанные литературой ситуации. Этого ни в коем случае не надо делать. Жизнь сама позаботится о том, чтобы снизить утопический пафос мечты и до размера овчинки свести планетарный масштаб индивидуального самоощущения.

Столкнувшись с новым возрастом, не следует стремиться преодолеть его и превозмочь. Надобно ограничить свою жизненную задачу пониманием случившегося и постараться не требовать лишнего, тебе сейчас уже не принадлежащего.

Каждый человек противится применению к нему единых стандартов и помещению себя в условную систему координат. Поначалу он любуется своими уникальными страданиями, взволнованно рассматривает красивые ущелья собственной души, соотносит себя с высокими образцами, рожденными культурой. И на первых порах это удается. Спасают здоровье и вера в воплощение несбыточного. Затем обнаруживается неочевидность всего, казавшегося несомненным.

Каждый автор, взявшийся рассуждать на тему возрастных меланхолии и радостей, тешит себя иллюзией, что он-де пробрался в глубины сна разума, чувства и жизни и дал всеобъемлющее конструктивное и полезное объяснение вопросов, что так и не смогли сделать предшественники. О, эта наивная сладость самообмана, что только тебе выпало состряпать мучительно справедливый портрет очевидного и ускользающего!

Автор данной книги не обольщается на этот счет. Задача и цели изначально были иными: внушить надежду человеку, прикованному к своей возрастной боли, помочь подобрать критерии самооценки, небезразличные к личности каждого из нас, – чтобы жизнь не казалась озвучиванием параграфов разрушительной программы и чтобы в ее обсуждении звучал акцент понимания и милосердия.

Возраст имеет самое непосредственное касательство к каждому из нас, не фигуральное, опосредованное фактом паспортной датировки, а предельно тесное отношение. Чтобы избежать возрастной меланхолии, надобно придать жизни импульс гуманности, облагородить головокружительными словами мечты, усилить их макияжем мужественности. И пусть каждого из нас не покидает убежденность, что именно он является ответственным распорядителем на праздничной сцене жизни.

Если это поможет, то пусть опыт предшественников возбудит в каждом из нас, застрявшем в топях обыденности, гуманные чувства к себе и окружающим, распалит сердце к истине заинтересованного проникновения в милосердие. И найдет душевное пристанище в стойких, безупречных и надежных представлениях о чем бы то ни было.

Жизнь – весьма опасное занятие. Тех, кто послабее, она заставляет обывательски округлять глаза, увлеченно калькулировать обиды, искать виновных, беззубо негодовать и глотать слезы.

Иным не скрыть за балаганным комедиантством и пошлой симуляцией мужественности непритворное душевное смятение. Любой мужчина так или иначе травмирован возрастом.

Раньше либо позже наступает пора спросить самих себя, задаться вопросами недужной совести: насколько каждый из нас оправдывает жажду каждого из нас быть прежде всего человеком, душеприказчиком реальности и истины? Бенджамин Дизраэли справедливо заметил: «Жизнь слишком коротка, чтобы позволить себе прожить ее ничтожно».

Герой Нила Гриффитса как-то заявил: «Обычно понятие возраста употребляют неправильно. Возраст – это не беда, это – опыт. Доведись мне выбирать между молодостью и опытом, я бы всякий раз выбирал опыт». Мудро заявил, кстати.

Видимо, следует попытаться ответить на эти традиционно безответные вопросы, не перекладывая на чужие плечи свой груз страха и печали, сформулировать ультиматум самому себе, заполнить душу надеждой и убежденностью в природной справедливости произошедшего. Необходимо пробиваться к реальности и за страшными контурами обстоятельств, силящихся окончательно дискредитировать нашу веру в собственную самоценность, увидеть спасение. Себя следует постоянно и немедленно спасать. И быть может, в культуре отыскивать слова соболезнования, сострадания и утешения окружающим и самим себе. Генри Дэвид Торо писал: «Memento mori. Мы не понимаем этой страшной фразы, которую некий мудрец завещал начертать на своей могиле. Она всегда вызывала в нас чувства страха и раскаяния, а между тем мы совершенно забыли, как жить. Давайте делать дело до конца. Если вы знаете, как начать, то будете знать, как кончить».