– Может быть, это не его рук дело, сударь, а Гизов; быть может, они хотят избить нас, как это было в Руане и не раз случалось в Париже и в других местах.

– Трудно поверить этому. Во всяком случае, будем настороже эту ночь. Теперь слишком поздно, чтобы предпринять что-нибудь.

Отворив окно, Филипп сел на него.

– Ложись спать, Пьер; через два часа я разбужу тебя, и ты займешь мое место.

Раньше чем лечь, Пьер снова тихо вышел на улицу, тщательно стер с двери знак мокрой тряпкой и затем, положив подле себя меч и пистолеты, улегся на своей койке. В час Филипп разбудил его.

– На улице происходит что-то необычайное, Пьер: я вижу свет множества факелов и слышу шум, похожий на людской говор. Пойдем, посмотрим, что это значит.

Сунув пистолеты за пояс и захватив меч, он завернулся в плащ и вышел на улицу в сопровождении Пьера. Скоро они встретили двух прохожих, и один из них при свете фонаря окликнул Филиппа.

– Это вы, сэр Флетчер?

– Да, де Паскаль. Я вышел посмотреть, что значат эти огни.

– Я тоже вышел ради этого. Душно, я не мог заснуть, открыл окно и увидел эти огни. Мне показалось, что они по соседству с домом адмирала, и я решил посмотреть, в чем дело.

Они вскоре встретили группы людей с зажженными факелами и увидели, что такие группы бродят по всем улицам.

– Что это затевается? – спросил де Паскаль у одной группы.

– В Лувре будет ночной маскарад и шуточное сражение, – ответили ему.

– Странно! – сказал Филипп, когда они пошли дальше. – Я был у короля Наваррского до десяти часов и ничего не слыхал об этом.

К ним присоединились еще несколько дворян-гугенотов, привлеченных необычайным светом и говором на улицах. Все они направились к Лувру. Перед дворцом собралось множество народа с факелами и стояли отряды солдат.

Вдруг толпа заколыхалась с криком и шумом, и несколько гугенотов, отделившись от нее, бросились бежать, как бы спасаясь от преследования. Они бежали навстречу к группе людей, шедших с Филиппом к площади.

– Что такое, де Винь? – спросил Паскаль первого подбежавшего к ним.

– Ничего не понимаю, – ответил де Винь. – Полчаса тому назад я проснулся от шума и света и вышел с де ла Ривьером, Морена, Кастелоном и де Вигором посмотреть в чем дело. Когда мы подошли к солдатам, они начали нагло глумиться над нами. Мы, конечно, отвечали и грозили пожаловаться их офицерам, как вдруг эти дерзкие негодяи бросились на нас. Морена, как видите, ранен алебардой, и так как мы пятеро не могли биться с целой толпой солдат и собравшейся там чернью, то убежали от них. Я буду жаловаться и доведу дело до короля.

– Нам сказали, – говорил де Паскаль, – что эти люди с факелами должны участвовать в шуточной атаке на какой-нибудь замок или что-то в этом роде, для увеселения короля. Без сомнения, с этой же целью собраны и солдаты. Нам следует, я думаю, пойти домой и подождать до утра.

– А вы не допускаете возможности всеобщего нападения на нас? – спросил Филипп.

– Что? Нападение? Подготовленное у Лувра, на глазах у короля? Вам это приснилось, Флетчер?

– У меня есть основание подозревать это, – заметил спокойно Филипп и рассказал о крестах на дверях.

Ему никто не верил. Все возвратились в свои квартиры.

– Что мы будем теперь делать, Пьер? – спросил Филипп.

– По-моему, следует обождать и посмотреть, что будет дальше, сударь. Если готовится что-нибудь дурное, вся парижская чернь будет в движении. Пойдемте к ратуше; там всегда был центр зла. Если там все спокойно, то, может быть, вся эта комедия и вправду устроена для увеселения двора. Непонятно только то, почему улицы около дома адмирала освещены.

– Правда, это непонятно, Пьер.

Навстречу им прошла молча еще более многочисленная толпа с факелами.

– Заметили ли вы, сударь, что у каждого из этих людей на руке белая повязка, как и у всех, кого мы встречали до сих пор. Если есть опасность, то нам легче будет узнать о ней, имея такой же знак.

– Хорошая мысль, Пьер.

Филипп вынул свой платок, разорвал его пополам и сделал повязки себе и Пьеру. Затем они нагнали несколько групп с факелами, которые шли в одном направлении с ними. У всех были белые повязки на руках. Филипп встревожился еще больше.

Площадь перед ратушей была слабо освещена несколькими факелами и большим фонарем, висевшим перед гостиницей. Света, однако, было достаточно, чтобы видеть огромную толпу народа на площади и красноватые отблески огней на шлемах, копьях и секирах.

– Что вы теперь скажете, сударь? Тут собралось до десяти тысяч человек; кажется, все городское войско со всеми офицерами.

Когда они остановились, к ним почтительно подошел офицер.

– Все в порядке, ваше сиятельство, – доложил он Филиппу. – Все люди на своих местах. Полагаю, что приказ не будет отменен?

– Нет, – ответил коротко Филипп, видя, что его принимают за кого-то другого.

– И набат будет сигналом начинать?

– В этом будет некоторая перемена, – сказал Филипп, – но об этом вы узнаете потом. Я пришел только узнать, все ли готово.

– Все исполнено, как приказано вашим сиятельством. Ворота заперты и будут открыты только королевскому гонцу, когда он покажет королевскую печать. Все лодки и суда уведены от набережной далеко. Ни один еретик не спасется.

Филипп с трудом подавил в себе сильное желание приколоть этого человека на месте, но, овладев собой, сказал только:

– Хорошо. Ваше усердие не будет забыто.

Он повернулся и пошел поспешно обратно; но не успели они пройти нескольких шагов, как за ними раздался пистолетный выстрел.

– Слишком поздно! – воскликнул с горечью Филипп. – Скорее, Пьер!

И они бросились бежать. Из соседних улиц то и дело выбегали вооруженные группы людей, чтобы задержать их, но Филипп повелительно кричал им:

– Дорогу! Я спешу по важному поручению герцога Анжуйского и Гизов!

При этих словах все расступались и давали ему дорогу.

– Прежде всего поспешим к адмиралу! – сказал Филипп Пьеру.

Но когда они подбежали к дому адмирала, то увидели множество людей, выбегавших из дома адмирала с факелами и обнаженными мечами. Филипп узнал среди них Генриха Гиза и Генриха Валуа с их свитами и солдатами.

– Мы опоздали, Пьер. Адмирал уже убит.

Действительно, Колиньи уже перешел в лучший мир. В эту роковую ночь в доме находился только его духовник Мерлен, королевский хирург, трое дворян и несколько слуг, а во дворе стояли на страже пять швейцарских гвардейцев короля Наваррского. Возраставший на улице шум разбудил адмирала, а затем он услышал стук в ворота и требование отворить двери именем короля. Адмирал послал одного из дворян, ле Бонна, отворить их; но едва успел последний сделать это, как в ворота ворвался Коссэйн, офицер стражи принца Анжуйского, с пятьюдесятью солдатами и заколол ле Бонна на месте. Верные швейцарцы защищали внутреннюю дверь, а когда их оттеснили от нее, то они наскоро устроили на лестнице баррикаду и защищались за ней.