Через минуту раздались громкие звуки набата. Солдаты замка выбегали, вооружаясь на ходу, и восклицания ужаса и гнева раздались среди них, когда Филипп в коротких словах сообщил им о королевском приказе избивать гугенотов во всей Франции и об избиении их в Париже тотчас после свадьбы короля Наваррского. Затем он отдал приказ приготовиться на следующее утро к отъезду в Ла-Рошель и послал нескольких всадников предупредить соседних дворян-гугенотов.

Через некоторое время во двор стали сбегаться фермеры. Узнав о причине набата и о парижских убийствах, они не жалели о предстоящей потере большей части своего имущества, а горевали о гибели адмирала Колиньи и стольких отважных гугенотов. Одни плакали, другие в бессильном гневе сжимали оружие, третьи призывали гнев неба на короля, и все были убиты горем.

– Еще не все потеряно, друзья мои, – ободрял их Филипп, – Бог пошлет нам других вождей. Справедливый гнев ваш воодушевит всех, и у нас скоро будут новые армии. Конечно, первый удар католики направят на Ла-Рошель; там мы встретимся лицом к лицу с убийцами и докажем им, что гугеноты по-прежнему могут стоять за свои права. Но теперь мы уже не будем верить ложным клятвам и обещаниям и не позволим вторично обмануть себя.

На следующий день все жители замка и окрестные фермеры выступили в Ла-Рошель. На пути к огромному обозу примыкали крестьяне со своими семьями и имуществом, и на пятый день все прибыли к месту назначения. В Ла-Рошели уже знали о парижских событиях от беглецов, случайно бывших в ночь святого Варфоломея близ Парижа.

Графиня и Клара поместились в доме Бертрама, а Филипп нашел себе квартиру поблизости. Жители соперничали друг перед другом в радушном приеме беглецов. Клара заболела от всех испытанных потрясений, и дочь Бертрама ухаживала за ней. Через неделю она оправилась. Графиня приняла деятельное участие в защите города: заседала в городском совете, ходила на крепостные стены и ободряла рабочих, собирала пожертвования на защиту веры и первая подала в этом отношении пример, отдав на святое дело все, что выручила от продажи своих драгоценностей и продажи лошадей. Она отдалась этой деятельности с лихорадочной энергией, как бы стараясь найти в этом забвение. О Франсуа по-прежнему не было никаких вестей. Между прочим, в Ла-Рошели стало известно, что короля Наваррского и принца Конде принудили под угрозой смерти отказаться от протестантства, и графиня была уверена, что ее сын не захотел бы купить себе жизнь этой ценой.

Филипп любил Франсуа как родного брата и сильно томился неизвестностью о его судьбе. Уже на второй день по приезде в Ла-Рошель он позвал Пьера и сказал ему:

– Пьер, я хочу знать, что сталось с Франсуа.

– Я вижу это, сударь, – ответил тот. – Вот уже два дня, как вы почти ничего не едите и не спите, и я все время жду, что вы наконец скажете мне: «Пьер, поедем в Париж».

– Ты поедешь со мной?

– Об этом не может быть вопроса! – возмутился Пьер. – Само собой разумеется, что если вы поедете, поеду и я. Теперь это не особенно опасно. Да если бы и было опасно, так что ж из этого? Ведь мы уже не раз удачно изворачивались из беды. Если мы найдем господина Франсуа, то привезем его сюда. Молодой граф не похож на вас, сударь. Он храбрый и благородный рыцарь, но не умеет изворачиваться, как вы, в опасных случаях и сам никогда не выберется оттуда, если мы не выручим его.

В тот же день Филипп попросил председателя городового совета дать ему для вида поручение, сообщив ему цель своей поездки, а на следующий день он с Пьером был уже на пути в Париж.

На пятый день Филипп с Пьером без особых приключений прибыли в Версаль.

– Вашим коням нужен отдых, сударь, – сказал Филиппу хозяин гостиницы, в которой они остановились.

– Да, мы скоро ехали. У меня дело в Париже на несколько дней, поэтому я оставлю у вас лошадей. Можете ли вы отвезти нас на своих лошадях в Сен-Клу?

– Конечно, сударь, а за вашими мы здесь присмотрим.

Рано утром Филипп с Пьером прибыли уже в Сен-Клу. Отпустив кучера с лошадьми, они перешли Сену, вошли в лес и переоделись крестьянами, спрятав прежнюю одежду в кусты. В Париже они остановились в небольшой гостинице и во время обеда прислушивались к разговорам. Но, очевидно, здесь они не могли узнать ничего; если тут и произносились имена убитых гугенотов, то только известных вождей. Поэтому после обеда они пошли к Лувру. Филипп не составил еще никакого плана, а Пьер советовал не спешить.

– Мне нужно достать какую-нибудь ливрею, – сказал он. – Да это и не трудно; вероятно, убийцы во множестве напродавали в лавки такого платья; тогда я познакомлюсь с каким-нибудь придворным лакеем и точно узнаю все, что происходило в Лувре.

В это время мимо них прошел какой-то дворянин.

– Вот граф Людвиг де Фонтэн, двоюродный брат убитого мной на дуэли. Он честный человек, я поговорю с ним. Жди меня тут.

Пьер хотел было возразить, но Филипп уже пошел за графом. Когда они дошли до тихого, безлюдного места, он догнал графа.

– Граф Людвиг де Фонтэн! – сказал он.

Тот очень удивился, увидев, что какой-то высокий крестьянин обращается к нему.

– Мы немного знакомы, граф, – продолжал Филипп, – я имел несчастье поссориться с графом Раулем…

– Как! – прервал его граф. – Это вы дрались с ним на дуэли и потом убежали из замка?

– Именно, граф. Я приехал сюда в Париж затем, чтобы узнать судьбу моего кузена, Франсуа де Лаваля, который в ужасную ночь святого Варфоломея находился при короле Наваррском. Я не могу достать списка убитых и, увидев вас, решил прибегнуть к вашему великодушию и благородству, в надежде, что вы дадите мне необходимые сведения. Я отойду от вас теперь, чтобы не возбудить любопытства прохожих, но умоляю вас уделить мне несколько минут разговора в каком-нибудь уединенном месте.

– Моя квартира на следующей улице. Идите за мной, мы переговорим в моем кабинете… Вы не ошиблись, – сказал граф, когда они вошли в его дом, – я никогда не обману оказанного мне доверия… Я не могу одобрять действий, позорящих Францию в глазах всей Европы, и сделаю для вас все, что могу. Извините, я не имею удовольствия знать ваше имя…

– Я рыцарь Филипп Флетчер, по отцу англичанин, по матери родственник графов де Лавалей.

– Я уже слышал о вас, милостивый государь, ваше имя упоминается в числе храбрейших дворян, находившихся в свите адмирала Колиньи… Судьба вашего кузена достоверно неизвестна. Говорят, на него напали наемные негодяи Гизов и затем ушли искать новых жертв; но тела его не нашли. Полагают, что он очнулся и скрылся куда-нибудь, или его спрятал в самом дворце кто-нибудь, например, прислуга, расположение которой он успел снискать себе. На другой день весь дворец был обыскан в предположении, что в нем могли укрыться гугеноты, но вашего кузена там не нашли. Возможно также, что он как-нибудь выбрался на улицу, был убит и тело его брошено в Сену, как тела многих других; последнего предположения я, впрочем, не разделяю. К сожалению, это все, что я знаю.