В первую ночь после ухода войска от сожженного Искоростеня пришлось устроиться прямо в поле: поблизости была лишь одна маленькая весь, и ее занял дозорный отряд. В юрте с Эльгой жили Соколина, две служанки, пять человек телохранителей, а теперь еще Предслава с двумя детьми.

Предслава и не дала им отдохнуть спокойно.

– А вы знаете про угров?

Ужинать к Эльге приходили Мистина и Хакон – этот все не мог наглядеться на свою спасенную племянницу. Но вот кашу с курятиной съели, гости ушли к своим дружинам в полевые станы, женщины стали устраиваться на ночь, укрываясь вотолами и теплыми одеялами из медвежин и бобров, как вдруг Предслава села на своей лежанке.

– Про угров? – Эльга повернулась к ней. – А что угры?

– Ну, что мы… что Володислав их на подмогу ждал?

При мысли о муже глаза молодой деревской княгини налились слезами. Не сказать чтобы она любила Володислава – за восемь лет они так и не смогли преодолеть ту вражду между древлянами и русью, которая и привела к этому браку. Среди древлян Предслава чувствовала себя чужой, «русской костью», и во время осады Искоростеня подвергалась опасности внутри стен не меньше, чем снаружи. Но ведь это был ее город, ее муж, ее семья. Обрученная трехлетней девочкой, к мысли об этом браке она привыкала всю жизнь и никогда не видела для себя иной доли. И вот все рухнуло – семья, привычный дом, погиб сам тот край, где она жила и правила. Сейчас казалось, что все племя древлян лежит замерзшими трупами под обгорелой скалой Искоростеня или дрожит в тесной толпе связанных пленников у костров в поле. Потрясенная ужасом этой всеобщей гибели, Предслава не могла радоваться спасению и все хватала своих детей, будто не верила, что они тоже целы. Когда-то она привезла из Киева хорошее приданое, но теперь все богатство ее и детей было на них надето, и даже от холода в дороге они кутались в плащи Эльгиных вышгородских гридей. Красивый ларь, в котором, как Предславе рассказывала в детстве мать, княгиня Мальфрид, чуры родительской семьи перейдут с ней в новый дом, сгорел вместе с княжьим двором в пожаре Искоростеня. «Погибли мои чуры!» – стонала она, а Эльга утешала: «Ты домой едешь, родная моя. Чуры там еще есть». Русский род оставался для Предславы своим – за то ее и не любили у древлян. И даже сейчас, когда все прочее рухнуло, она не могла не думать о том, что для него важно.

– По осени еще, – начала она вспоминать, – как тех… как меня со стравы домой привезли… надумала наша мудрая чадь послать к уграм, подмоги просить. Дары повезли… паволоки, я узорочье все мое отдала… Ни снизки не осталось. Обещали им дань давать… И недавно, седмицы с три, приехал Житина назад и сказал: князь Файса кланяется, за дары благодарен, большого войска дать не может, с саксами большую рать ведет непрестанную, но пять сотен всадников с братаничем своим Такшонем вышлет. Володислав все по заборолу ходил да в полуденную сторону смотрел. Говорил, пришли бы угры сейчас – ух мы бы стоптали их всех… ну, киян.

– А когда именно пришлет – не сказал? – Соколина подползла к ней по кошмам и слушала, ловя каждое слово.

– Месяц брал на сборы. Вот, срок выходит… вроде… у меня все дни в голове перемешались.

Эльга выпрямилась, потом перевела взгляд на телохранителя у дверей:

– Ольрек, беги к воеводам… и к князю.

Гридь кивнул и мигом выскочил за дверь.

Воеводы, уже расставившие дозоры и собравшиеся отдыхать, вновь сошлись и набились в княгинину юрту, где ветер не мешал беседе. Сели кругом на кошмы у огня, будто степняки, все эти потомки норманнов и славян: Святослав, Острогляд из Киева, Грозничар из Чернигова, Ингвар-младший из Ладоги, Тородд и Хакон из Хольмгарда, княжич Судимир Воиславич из Плескова, князь Видогость с Шелони, Равдан из смолян, Гуда с Ловати, дружинные бояре во главе с Мистиной. Лют, как самый среди них младший (князь старший в любом собрании, сколько бы ему ни было лет), пролез в ту сторону, где теснились женщины, и улегся, положив голову на колени Предславе. На него косились, но молчали: он только что вернулся из дозора, и в тепле его так разморило, что не было сил даже сидеть. К тому же все уже знали, что минувшей ночью это он прикончил деревского воеводу Величара и в его греческом доспехе нынче вечером объезжал окрестности русского стана. Однако Предслава, не переставая слушать бурный разговор бояр, опустила руки и стала перебирать волосы Люта: для нее это был все еще тот же мальчик, чье детство прошло у нее на глазах. Занятая своими бедами и тревогами, она еще не осознала, что в это собрание он допущен не потому – или не только потому, – что приходится братом Мистине.

– Как ты оброс… – шепнула она, пропуская меж пальцев длинные светло-русые пряди. – О!

Ей вдруг бросился в глаза меч в ножнах, лежащий возле бока Люта. При дрожащем огне костра перемигивался искрами тончайший узор из кусочков серебряной и медной проволоки, что отличает настоящие «корляги».

– Да ты теперь… вольный человек и знатный муж!

Предслава покачала головой, дивясь, как много изменилось в близком ей семействе за такой недолгий срок.

Лют лишь улыбнулся, не открывая глаз.

– Извод бы взял угров этих, только мне и дела теперь с ними еще ратиться! – тем временем говорил княжич Судимир, двоюродный брат Эльги и заодно зять Тородда и Хакона. – Нам бы и восвояси уже собираться. Просинец кончается, зимнего пути два месяца осталось самое большее, засядем в распутицу на Ловати где-нибудь, да, Видята?

Шелонский князь Видогость, зять Эльги, молча кивнул. В глазах Тородда и Хакона тоже отражалось понимание: они представляли себе сложности перевода войска от Киева к Ильменю зимой и тем более по весенней распутице.

Что войску делать дальше, теперь, когда сопротивление рода деревского сломано и последний их князь, скорее всего, мертв, Святослав и его приближенные намеревались обсудить завтра. Однако новость насчет угров стоила того, чтобы отодвинуть отдых. Пять сотен всадников – немалая сила, при том что противостоять им русы могли лишь в пешем строю. Княжьи табуны насчитывали несколько сотен голов, но русы не бились конными. Опыт сражений против сильной конницы имели только Мистина, встречавшийся с греческими катафрактами, и Грозничар, воевавший с печенегами. Столкнуться с конницей в земле Деревской никто из бояр не ожидал, и весть о них сейчас, когда все почитали войну почти законченной, вызвала на усталых лицах озлобление и мрачность.

– Угры к нам пойдут с юго-запада, близ верховий Случи, – говорил Мистина. – Ждать надо в Веленеже на Случи. К бужанским рубежам поближе. Лют, сколько войску идти отсюда до Веленежа?

Лют подскочил и сел прямо, отбрасывая волосы с лица.

– По рекам, как мы в дань ходили… По Тетереву до Перемила… Днищ пять, если нигде не мешкать.

– Стало быть, надо завтра и выступать.

– Со всем обозом пойдем? – сказал Асмунд. – Если без него, то авось и побыстрее выйдет.

– Отправим обоз в Киев, – Святослав взглянул на мать.

– Это князь верно мыслит, – кивнул Мистина. – Водить с собой весь полон и по дороге его кормить – лишний труд и расход. Только на ногах будет виснуть. А в Киев целее будет.