– Ты понимаешь, что, если отдашь это письмо, мной тоже займутся вплотную?

– О тебе я и словом не упомянула.

– Сомневаюсь, что это поможет.

– Почему ты пытаешься разубедить меня? Ведь знаешь, что республика в опасности! Считаешь свою жизнь ценнее тысячи жизней ни в чем не повинных венецианцев?

– По моим данным, а они надежны, все ни в чем не повинные граждане Венеции прекрасно уместятся в одну гондолу. – Он иронично улыбнулся, Алессандра не ответила ему улыбкой. – Впрочем, должен тебя успокоить: то, чего ты так опасаешься, вряд ли случится. Да, верно, сейчас в Венеции полным-полно наемников, даже самые недальновидные и тупые из сенаторов могли бы это заметить. И понять, что творится что-то неладное. Оссуна безрассудно рвется вперед, Бедмар ведет себя до крайности самоуверенно. Вокруг кишат шпионы. Да замысел Оссуны раскрыли бы еще до выхода его кораблей из гавани. Заговорщиков непременно разоблачили бы, а затем подвергли самому суровому наказанию.

– Ну а ты? Что теперь будешь делать?

– Могу ли я расценивать этот вопрос как заботу о моей персоне?

– Да нет. Просто любопытно, вот и все.

– Если Оссуна потерпит поражение, судьба может от меня отвернуться. Придется покинуть Неаполь и искать нового нанимателя. А может, поеду домой, в Наварру, буду жить на ренту, потом женюсь на богатой вдове и осяду там до конца дней.

Он взглянул на нее, насмешливо изогнув бровь.

От того, что он так небрежно рассуждал о браке с какой-то другой женщиной, сердце у Алессандры болезненно защемило. Однако она взяла себя в руки и ответила насмешливо:

– А ты, как я посмотрю, просто создан для спокойной сельской жизни. Странно, что не подумал об этом раньше. Я удивлена.

Обиженное выражение его лица подсказало, что стрела ее попала в цель.

– А что ты будешь делать, когда все это закончится? Вернешься в Венецию? – спросил Антонио. – Снова займешься любимым ремеслом?

“Да никакая шпага ему не нужна, он может убить одним словом!”

– Любимым ремеслом? Неужели ты думаешь, я выбрала бы такую жизнь, если б у меня был хоть какой-то выбор?

– Ты могла выйти замуж, – тихим укоризненным голосом заметил он.

– Замуж? Но у меня не было приданого, не было денег. Только отцовский дом, да и тот я могла потерять из-за неуплаты налогов. Кто возьмет за себя дочь торговца, у которой нет приданого?

– Ну а в монастырь?

– Это значит – в тюрьму.

– По крайней мере, почетнее и достойнее.

– Столь же почетно, как выполнять приказы безумца?

– Мне кажется, в исполнении моего долга больше чести, чем быть самой известной куртизанкой Венеции, цена которой известна всем!

Антонио нервно заходил по комнате, он так и кипел от ярости.

Она ощутила все ту же острую боль в груди, что и чуть раньше.

– За что ты меня так ненавидишь?

Голос ее понизился до шепота.

Он резко обернулся, взглянул на нее.

– Ты называешь это ненавистью? – Он подошел и встал так близко, что при желании она могла бы дотронуться до него. Потом вдруг отвернулся и заговорил торопливо, хриплым шепотом, точно говорил не с ней, а с самим собой. – Это не ненависть, это мука сплошная! – Поднял голову, заглянул ей прямо в глаза, – Я не могу… – Секунду-другую он молчал, словно не было сил продолжать. – Мне невыносима сама мысль о том, что ты… была со всеми этими мужчинами. Пусть даже с одним мужчиной!…

Алессандра сразу поняла: Антонио не шутит.

– Прикажешь понимать это как объяснение в любви? Если да, то прозвучало оно как-то грубо и не слишком благородно. О своих чувствах предпочитаешь умалчивать и, однако же, говоришь мне, что ревнуешь. Да еще дразнишь!

– Дразню? Как это понимать?

– Говоришь, что собираешься жениться.

– Говорю лишь потому, что считаю: слишком мало шансов, что ты навсегда покинешь Венецию и станешь женой бедного виконта, уедешь со мной в глухомань, где мне принадлежит клочок земли. Или ты полагаешь, что я останусь здесь и буду наблюдать за твоим распутством?

– Не знаю. Я как-то не думала…

– А я думал, и тут уж ничего не поделаешь. – Глаза его затуманились болью, голос звучал хрипло. – Как я могу говорить о своих чувствах, когда мне нечего тебе предложить?

– Ты слишком низкого мнения обо мне, раз считаешь, что для меня главное деньги.

– Интересно. Покажи мне куртизанку, которую не волновали бы деньги.

– Ты мне не веришь.

– Сейчас легко рассуждать о том, что тебе плевать на деньги. Все это просто слова. Но позже, когда лишишься своих нарядов, драгоценностей… Интересно, что ты скажешь тогда?

– Я большую часть жизни прожила без нарядов и драгоценностей.

– Но ты не жила в глухой испанской деревушке, где на много миль вокруг нет ни одного соседа, где просто не к кому пойти в гости в воскресенье. А здесь у тебя общество, праздники, карнавалы и развлечения, купцы, у которых можно накупить горы красивых вещей!

Алессандра молчала.

– Видишь, я обо всем подумал.

– И что с того? Считаешь, что нас разделяет пропасть? – Стояли они совсем близко, но в этот миг Алессандре Антонио показался страшно далеким. – Ты описываешь наше будущее в чересчур мрачных тонах, такого просто не может быть.

– Возможно… возможно, если б все сложилось иначе, чем теперь, эти препятствия можно было бы преодолеть. Но… Неужели ты не понимаешь? Какое будущее может ждать мужчину, которого преследуют, как зверя, и женщину, бежавшую вместе с ним?

– Ты считаешь, это единственно возможный вариант?

Антонио не ответил, просто смотрел на нее, и темные его глаза были печальны. Алессандра внезапно поняла.

– Боишься, что тебе не выжить?

– Боюсь, что даже бежать из Венеции не получится.

– Неужели собираешься так легко сдаться?

– Просто трезво оцениваю положение.

– Нет, не говори так! Я отказываюсь верить в это. Мы можем бежать вместе. Я накопила денег… должен же быть какой-то выход.

– Да она никак плачет!… – удивленно протянул Антонио. Подошел еще ближе, заключил Алессандру в объятия.

Она смахнула слезы, подняла на него глаза.

– Почему это принято думать, что любовь делает людей счастливыми? Никогда в жизни ужаснее себя не чувствовала!…

Огонь в камине почти догорел, в комнате царил полумрак, но Алессандра различала отдельные предметы, служившие напоминанием о том, что она предпочла бы забыть. Письмо на столе, оно не было вскрыто; шпагу Антонио, она была прислонена к креслу, где он оставил свою одежду, и слабо отражала свет. Слишком быстро кончилась эта ночь, и вот уже утро, за окном первые проблески рассвета. Какие еще страхи и испытания принесет им новый день?…