сторожно выглянув из-за занавески в окно, Фанни несколько минут изучала улицу внизу. В падающем через окно свете холодно серебрилась её седая прядь.

— Ну и что? Стоит? — спросил Потапов, пытаясь тоже взглянуть у неё из-за спины.

Фанни не ответила; она сосредоточенно и нервно кусала ногти.

— Что видишь? Стоит?.. — волновался у неё за спиной и Скворчевский.

Фанни раздражённо хмыкнула:

— Не так он глуп, чтобы столбом здесь стоять. За углом прячется. Я видела его: нет-нет да и выглянет осторожно. Хитрый. Много хитрее других шпиков. Но я всё равно заметила.

— А она что? — Скворчевский имел в виду Надежду, которая только что стучалась в дверь и, наверное, переполошила всех жильцов.

Фанни сверкнула глазами:

— Под дверью сидит. Не знаю, чего задумала. Но я слышала: она села и сидит.

— Не шевелится?

— Не знаю.

Скворчевский тоже выглянул в щёлку:

— Это он её скрадывает. Это она его привела.

Фанни взглянула на него, как на идиота:

— Будто он и без неё сюда дороги не знает!..

— Что будем делать? — хмуро спросил Потапов.

— То, что давно задумали, то и будем делать, — Фанни наглухо задёрнула занавеску. — И нечего паниковать. Как раз удобный случай.

Она прокралась в прихожую и, склонившись ухом к замочной скважине, прислушалась. Фанни была маленькая совсем — будто карлица. Но копна чёрных волос возвышалась над ней — как копна сена. Слушала Фанни с напряжённым лицом; умные, злые глаза сосредоточенно смотрели в стену напротив, словно на стене этой отражалось то, что происходило в данную минуту за дверью. Скворчевский и Потапов замерли во входе в комнату. И хотя Фанни была подруга их, они глядели на неё без симпатии. Им явно не нравилось, что в отсутствие Златодольского она взялась верховодить.

Фанни прошептала:

— Кажется, зашевелилась... — приложила палец к губам. — Тс-с-с! Уходит... Собирайтесь и вы. Идём за ней... за ними... Не упустить бы.

Спустя несколько минут все трое были готовы идти.

...Филёр Охлобыстин, укрываясь за деревьями маленького сквера, от нечего делать попинывая камешки, поглядывал на дверь парадного входа. Когда дверь открылась и вышла Надежда, Охлобыстин весь подобрался, как хищный зверь на охоте, и так и вцепился в неё взглядом. Надежда, не замечая, что за нею следят, очень грустная, направилась медленным шагом вдоль по улице. Охлобыстин огляделся, скользнул глазами по фасаду дома Яковлевой и покинул укрытие. Помахивая тросточкой, филёр пошёл вслед за Надеждой.

Тем временем кружковцы вышли чёрным ходом во двор, обошли дом, и Фанни осторожно выглянула на улицу из-за угла. Надежду и филёра она увидела уже в самом конце улицы. Тогда Фании и её приятели вышли из укрытия. Они держались достаточно далеко от Охлобыстина, чтобы не быть им замеченными, но и достаточно близко, чтобы не упустить его из виду. Так и сохраняли всё время это «золотое» расстояние.

Скоро у кружковцев сложилось впечатление, что Надежда не знала, куда идти, и шла без всякой цели. Слишком уж замысловат был её путь — то влево она сворачивала, то подавалась вправо, то присаживалась на какую-нибудь лавочку и сидела, думала. Понятно было, о чём она думала — о Бертолетове, конечно, об его аресте и о том, что ей делать дальше. Не понятно было только то, что она себе надумывала и куда намеревалась вообще пойти. Похоже, этот вопрос, более чем кружковцев, интересовал филёра. Вопрос так интересовал его, что он даже забыл об осторожности и, нервничая, не замечал слежки за собой. Кажется, филёр надеялся, что в состоянии сильнейшего душевного потрясения Надежда что-нибудь ему ненароком выдаст — неизвестную ему явочную квартиру, например, неизвестных ему членов подпольной организации, ещё что. Надежда была подавлена и бледна, глаза её ввалились — вероятно, следствие проведённой без сна ночи.

После весьма продолжительных блужданий по Васильевскому острову Надежда вышла на набережную. Здесь, на открытом месте, Охлобыстину стало труднее от «объекта» скрываться, и он от Надежды чуть приотстал. Фанни, Скворчевский и Потапов также немного приотпустили Охлобыстина.

Надежда шла по направлению к Дворцовому мосту. Лёгкий восточный ветерок освежал ей лицо. Мы должны здесь заметить, что направление ветерка в данных обстоятельствах имело большое значение. Ветерок этот освежал лицо ещё и Охлобыстину, а также обдувал лица скрадывающей его троице. Ни Фанни, ни Скворчевский с Потаповым не понимали, что если бы ветерок имел обратное направление, то есть дул бы им в спину, филёр их быстро бы заметил — учуял бы запах старый пёс. Но им с направлением ветерка изрядно повезло. Они, не зная впрочем о своём везении, не обращая на ветерок ровно никакого внимания, заботились лишь о том, чтобы как-нибудь не нашуметь.

Улучив момент, когда поблизости не оказалось ни одного экипажа и ни одного прохожего, троица быстро и беззвучно нагнала Охлобыстина. Всё, что произошло дальше, произошло в мгновение ока... Чёрной тенью и неслышно, будто на кошачьих лапках, Фанни подскочила сзади к филёру и стукнула его прямёхонько в затылок молотком. Охлобыстин сразу обмяк и упал бы, но его подхватил под мышки Скворчевский. Голова Охлобыстина свесилась на грудь, кровь быстрым ручьём юркнула ему на лицо; покатился но плитам гранита котелок. Потапов резкими уверенными движениями навесил филёру на шею узкий мешок с каким-то грузом, и они все вместе, перевалив тело Охлобыстина через парапет, столкнули свою жертву в Неву. Котелок полетел следом. Всплеск угас, волны разошлись... словно и не было на свете человека — филёра Охлобыстина...

Отлетела душа его, и тут же откуда то ил под гранитных плит набережной вдруг вылетела ворона — большая и свирепая ворона. С громким карканьем, хлопая крыльями, взвилась она над Фанни и как будто норовила клюнуть её в темя. Фанни отпрянула, невольно заслонилась от вороны рукой. И ей показалось в этот миг, что в чёрной бездонной глубине вороньего глаза, в некой чёрной холодной ночи, далеко-далеко она увидела... себя — крохотную совсем, жалко скрюченную фигурку — и летящую ей в лицо чёрную-пречёрную ворону; и эта ворона будто прервала свой стремительный полёт, она зависла над головой Фанни, она била по воздуху крыльями, теряя перья, и, предельно широко, неестественно широко раскрыв серый клюв, кричала на Фанни, и при этом изгибался змеёй чёрно-красный язык, а потом ворона пыталась выклевать ей глаза... Когда Фанни, испуганная, бледная, с трясущимися губами, убрала руку, вороны уже поблизости не было. Краем глаза Фанни увидела птицу — та, спланировав к самой воде, влетела в какую-то выбоину между плитами, где у неё, наверное, было гнездо.

— Какая наглая тварь! — удивился Скворчевский.

— Мы спугнули её, — предположил Потапов. — Вот и набросилась.