Здесь хомм меня поправил горделиво:

— Ошибаешься, дракон, — не повезло мне. Я предпочёл этого господина сознательно.

— Ну это ты, конечно, молодец, — похвалил я, едва сдержав презрительную улыбку. После чего спросил: — Скажи, а почему выбрали именно наш Тайник? По жребию?

— Никакого жребия, — помотал головой карлик и сказал просто, даже как-то до обидного буднично: — Он первый в списке. А на самом деле все будем потрошить.

Эта новость меня, признаться, здорово ошарашила:

— О как! Я-то думал, Неудачник решил урок брату припадать показательный, а он, выходит, на все фрагменты Вещи позарился. А ты, фашистская морда, в курсе, зачем ему это?

— В планы хозяина, не посвящён, — ответил хомм. — Но верю, что они грандиозны.

— Как бы твой хозяин не надорвался. Вещь — штука неподъёмная. Ой, неподъёмная. Не боишься сиротой остаться?

— А это не твоя забота, дракон.

— Правильно, не моя, — согласился я. — Моя забота — девушка спасти. Говори, как будем сделку проводить.

Хомм посмотрел на меня недоверчиво, убедился, что не шучу и даже не иронизирую, после чего пожал плечами:

— Странно.

— Что «странно»?

— Странно, что ты так легко согласился Вещь предать. Признаться, не ожидал я, дракон, от тебя такого.

— И чего ж тут странного? Думал, я тут в падучей биться буду?

— Нет, но… Неужели муки морального выбора тебя, дракон, не тревожат?

Это было уже слишком, и я взревел:

— Шёл бы ты, дядя, морковку корчевать! Где ты тут выбор видишь?! Девчонка должна жить, другого — не дано.

— Одну спасёшь, а миллионы погибнут, — издевательски-плаксивым тоном напомнил карлик. Подошёл поближе и стал заглядывать мне в лицо. — Слышишь, дракон, — погибнут. Хозяин-то мой, сам знаешь, крут. И коварен ещё. Ох, как он коварен! На пути к короне, щадить людишек не станет. Тебя это не смущает?

Я схватил его за грудки и поднял. Хомм зажмурился, подумав, что сейчас ударю, но я лишь прорычал ему в лицо:

— А ты думаешь, можно спасти миллионы душ, погубив одну? Если ты так думаешь, то ты идиота кусок.

Сказал и аккуратно вернул его на прежнее место.

— Не хами, дракон, хомму, — оправив курточку, грозно пропищал карлик. А потом не выдержал и прыснул: — Смотри-ка, каламбур вышел. — Затем помолчал важно и, погрозив мне пальчиком, заговорил в разоблачительном тоне: — Знаю, знаю, что ты дракон надумал. Ты так про себя решил: Вещь отдам, девчонку спасу, а потом, когда руки будут развязаны, надеру Неудачнику задницу. А заодно и хомму его. Так?

— А хотя бы и так, — сказал я с вызовом.

— Ха-ха, — произнёс хомм и, изображая, как ему смешно, схватился за живот. — Ха-ха. Вздумал теля бодаться с дубом.

— Врёшь, сука. И я не теля, и твой господин ни разу не дуб.

Хомм перестал лыбиться, сделал серьёзное лицо и кивнул:

— Да, дракон, точно, он не дуб. Он, как я уже выше отметил, гений. Он всё предусмотрел. Он знаешь, как мне сказал? Он сказал: «Чтоб победить дракона, нужно сделать его своим».

Я скрутил фигу и, чуть наклоняясь, сунул ему под нос:

— Вот вам. Понял? Никогда я для вас своим не стану.

— Это смотря что под словом «свой» понимать, — сведя глаза в кучу, сказал хомм. — Впрочем, не важно. Послушай, чего скажу. Чтоб у нас всё сладилось, ты помимо того, что Вещь мне отдашь, ещё одно обязательное условие исполнишь.

Тут уж я завёлся не на шутку:

— Что вам ещё такого сделать? Песню спеть? Танец сбацать? Да ради бога. — Поставил одну ладонь на пояс, другую положил на затылок и, пританцовывая на месте, проревел: — Эх, яблочко, куда ты котишься, к Колчаку попадёшь, не воротишься. А я бедненький, а я несчастенький, развалился я да на частеньки.

— Браво, браво, брависсимо, — прервал меня хомм вялыми аплодисментами. — «На частеньки» — это жизненно и очень впечатляет. Но исполнить ты, дракон, должен не это. Другое. Вот что: вместе с Вещью принести мне сердце своё золотое.

Сначала меня чуть удар не хватил, а потом я налетел:

— Чего-чего ты сказал?! Повтори!

— Да ты не волнуйся так, — испугавшись моей реакции, попятился хомм и затараторил: — Я же не профан какой, понятие имею. В надёжное место помещу, пропасть не дам. В тиши, да в хладе держать буду.

— Слушай, — наклоняясь, постучал я его по каске, — а тебе не кажется, что вы немного зарываетесь?

— А чего тут такого? Чего страшного? Какая разница, у тебя в тайнике оно будет лежать или у меня? Как по мне, так большой разницы нет.

— Ну вы и подонки, — только и смог выдохнуть я.

— Спасибо, — скромно потупившись, пискнул хомм. Выдержал долгую-долгую паузу и поднял на меня своё гутаперчивое личико: — Ну что, дракон? Договорились?

Сил нет, как мне хотелось сказать ему какую-нибудь увесистую резкость, после чего пнуть так, чтоб летел долго-долго. Но я лишь выдавил из себя:

— Договорились. — А потом не выдержал и, имея в виду Неудачника, проорал в никуда: — Черт меня побери, неужели у него всё получится?!

— Никогда, — был мне немедленный ответ.

Вздрогнув от неожиданности, я оглянулся на голос и увидел, что из плохо освещённого проёма в той зоне, где по плану должна была быть южная трибуна, выходит Варвара.

И на этот раз она была в чёрной коже, правда, без мотоциклетного шлема. Зато держала в левой руке бронзовый кхопеш, похожий формой на турецкий ятаган. Эта штука выглядела настолько древней, что, пожалуй, легко могла принадлежать одному из бойцов личной гвардии Рамсеса Второго.

Узнав в непрошенном госте агента карагота, хомм нахмурил густые свои бровки:

— Ты зачем здесь, Барбара?

— Как будто ты, Газзтан, не знаешь, — усмехнулась ведьма и, продолжая приближаться, демонстративно поиграла своим ужасным резаком.

— Что за дела? — промямли карлик. — Ведь был же уговор. Ты помнишь, Барбара? Помнишь ту ночь в Палермо?

— Тогда ты был молодым, высоким и голубоглазым, а я влюблённой дурой, — сухо, без каких либо эмоций сказала ведьма. — Теперь всё иначе.

Огорчённый хомм всплеснул ручонками:

— Барбара, ну как же так? Ведь уговор был навсегда.

И получил немедленный отлуп:

— Удивительно подобную чушь слышать от Тёмного. — Варвара тряхнула своими рыжими космами. — А я всегда считала, что для Тёмного нет никаких договоров за пределами текущего мгновения. Или ты, Газзтан, резко масть сменил?

— Послушай, Барбара, — упавшим голосом сказал хомм, — пусть Жан и Поль смертельные враги, но мы-то с тобой…