— Как думаешь, где они?

— Погибли, — ни на секунду не задумавшись, и с обидным равнодушием ответил кондотьер.

— Уверен?

Он наклонился, поднял с пола и сунул мне то, что при ближайшем рассмотрении оказалось бляхой Варвары:

— При иных раскладах, она бы эту штуку ни за что не бросила.

Машинально приняв под завязку наполненной Силой артефакт, я в следующую секунду опомнился и тут же протянул его назад. Но Архипыч решительно мотнул головой и даже спрятал руки за спину:

— Мне без надобности.

— Как так? — вяло удивился я. — Это же вещдок.

— Зачем мне вещдок, если протокола не будет?

— Почему не будет?

— Потому что расследования не будет.

— Почему?

— А почему мужик в кафтане, а баба в сарафане? — попробовал отмахнуться Архипыч.

— Нет, скажи, почему? — настаивал я.

Он поглядел на меня пристально, силясь понять, издеваюсь или просто туплю. Обнаружил, что издеваться и не думаю, и выдержанно, как уцелевший контуженному, стал объяснять:

— Потому, Егор, что хомм не регистрировался, а ведьма промышляла без предписания и на учёт не вставала. Вот почему. — Тут он для красочности начертил руками в воздухе огромный круг. — Их тут как бы официально и не было вовсе. Пришли без приглашения, и ушли, следов не оставив. И слава богу. Я даже докладывать никому не стану. На кой мне лишняя головная боль. Понял? А бляху, если хочешь, себе оставь. На память.

Спорить я не стал, стёр рукавом пыль с осиротевшего артефакта и сунул его поглубже во внутренний карман куртки. А когда пуговку застегнул, только в этот момент осознал в полной мере, что произошло. Вздохнул: эх, Варвара, Варвара, всё у нас как в той песне грустно и очень обычно вышло. Ушла от меня и в ночь теперь слёзно кричу.

Действительно прорычал от обиды, горечи и бессилия что-то непотребное, взъерошил волосы двумя руками и задал на рикошете вполне себе такой риторический вопрос:

— Скажи, Серёга, отчего так несправедливо всё устроено на свете?

— О чём ты? — наморщил лоб кондотьер.

— Почему нельзя жизнь на жизнь обменять? Как бы, согласись, было здорово иметь право на такой обмен. Это могло бы нас хоть как-то примирить с равнодушием бытия.

— Это ты сейчас о даме из карагота говоришь?

— Нет, я не о Варваре. Её жалко… — Поймав недоверчивый взгляд кондотьера, я повторил твёрдо: — Да, Серёга, жалко. Неплохая она баба была. Честное слово мне жалко её. Только ведь она мужественно и до конца прошла путь, который выбрала сама. Это такое дело… Сам знаешь, какое. А вот Лера не при делах. Невинная жертва колдовского беспредела. Колдовского беспредела и ещё драконьей глупости. Скажи, как её спасти?

Громко хлопнув в ладоши, Архипыч сначала объявил окружившим нас бойцам:

— Господа, операция закончена, всем спасибо, отходим. — Потом положил руку мне на плечо и, увлекая на выход, вздохнул: — Вообще-то, Егор, расклад действительно грустный. Хомма больше нет, проклятье снять некому. Если честно, ума ни приложу, что теперь делать. Даже не знаю, что и посоветовать.

— Может, попробовать добраться до его хозяина? — ухватился я за соломинку.

— Смеёшься? Мы тут между делом подноготную горбуна пробили и кое-чего выяснили. Знаешь, кто его господин? Сказать?

— Не надо, сам знаю.

— Да неужели?

— Представь себе.

— Ну вот и отлично. Вот и отлично. Подумай теперь, где ты и где он.

— А что теперь, прикажешь лапки кверху поднять? — сбросив руку кондотьера с плеча, спросил я запальчиво. — Сдаться предлагаешь? Это у вашего брата ни друга, ни свата, а мы драконы своих в беде не бросаем.

С моей стороны это было, конечно, злым и несправедливым выпадом. Я это сразу понял, как только отчебучил, но слово, как известно, не воробей. Только и оставалось, что смущённо набычиться.

Вопреки моим ожиданиям кондотьер ни оправдываться, ни осуждать меня не стал. С самым невозмутимым выражением лица откинул полу расстёгнутой кожанки, вырвал из-за ремня плоскую флягу и протянул:

— На вот, дракон, глотни коньячку. А то видок у тебя какой-то потерянный.

Возмущённо фыркнув, дескать, посмотрел бы я на тебя, окажись ты на моём месте, флягу я однако у него взял. В знак примирения. А вот дальше случилось странное: ко рту поднести эту серебряную штуку с личным гербом рода Беловых (на острие меча взъерошенный снегирь с цветком кислицы в клюве) у меня не получилось. Руку сначала судорогой свело, а потом её любимую, рабочую, правую обожгло от кончиков пальцев до предплечья таким нестерпимым огнём, что захотелось благим матом заорать.

— Что с тобой? — озаботился Архипыч, приметив, что моё лицо исказила гримаса боли.

— Руку печёт. Похоже, Серёга, горю.

Простонал я эти бодрые слова, выронил в следующую секунду флягу и, поскольку мир вокруг предательски поплыл, стал оседать.

Рухнуть не успел. Вернее — не дали. Моментально среагировавший Архипыч подхватил меня с одной стороны, подбежавший Володя Щеглов — с другой. Аккуратно усадили на пол, быстро сорвали куртку, а потом вытряхнули и из свитера. Тот боец, который вёл мотоцикл, моментально развернул его и направил на меня луч фары.

— Ни фига ж себе картинка, — не сдержавшись, сказал Володя и даже присвистнул после этого от удивления.

Повернув и чуть наклонив голову, я увидел, что от запястья к плечу тянутся по пылающей моей руке похожие формой на побег плюща стигматы. Изрядные, надо сказать, стигматы. Таким бы, пожалуй, позавидовал сам Франциск Ассизский.

Внимательнейшим образом осмотрев эти уродливые кляксы и борозды, Архипыч спросил:

— Где это тебя, Егор, так угораздило?

— Горбун, сука, цапнул, — озвучил я первую пришедшую на уме версию. — Сдаётся, слюна у него ядовитая. — Потом ещё раз глянул на руку, на чёрно-кровавый «напульсник» вокруг запястья, и справедливости ради внёс уточнение: — А может, не хомм виноват, может, ведьма. Хватала вот здесь, дёргала… Вполне возможно, что это она посеяла проклятое семечко.

— А зачем это ей надо было? — полюбопытствовал Володя.

— Чёрт его знает, — ответил я. — Да мне теперь уже и без разницы, зачем. И кто это сделал, тоже, честно говоря, теперь без разницы. Одно скажу: кто бы это ни был, дело своё он знает. Боль адская. Как думаете, братцы, выживу?

— Не дрейф, дракон, — ободряюще похлопав меня по плечу, успокоил Архипыч: — Жить будешь. Если, конечно, ещё от жизни не устал.

И вновь стал рассматривать мои кровоточащие язвы с тем увлечённым видом, с каким студенты-биологи впервые препарируют лягушку.

— Командир, — предложил между тем Володя, — может, его в нашу больничку? Мы это мигом сейчас.