— Какой кошмар! — воскликнул он, проникновенно прижимая руки к груди и на всякий случай отступая за спины милиционеров. — Это же настоящая диверсия!

При этих словах Татьяна затрепетала. Обращаясь ко всей компании, Артурчик рассыпался в извинениях, обещая жестоко покарать тех, кто бездумно испортил праздник столь достойным людям, оскорбив тем самым не кого иного, как президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина, который прибыл сюда только затем, чтобы лично поздравить молодоженов. Разделяя их справедливый гнев, Артурчик не решался просить их о повторении священного обряда. Он лишь опасался, что их отказ поставит под угрозу судьбу демократических реформ в стране и больное сердце президента может не вынести такого удара.

Пока он нес эту высокопарную ахинею, отец невесты следил за ним с той извечной подозрительностью, с которой русский человек смотрит на лицо кавказской национальности. Но мать жениха, не чаявшая вырваться на волю, не выдержала.

— Ну, пожалуйста, — проговорила она дрожащим голосом. — Ну, давайте сделаем, как нас просят! Сколько же можно здесь мучиться!

Бывший борец крякнул и почесал в затылке.

— Как поступим, дочка? — спросил он невесту. — Уважим президента или ну их всех, как говорится, подальше?

— У тебя, в натуре, совсем борзометр зашкалил, — встрял в разговор Боня. — Тебя лично Ельцин просит, а ты атанду мечешь.

Его панибратское вмешательство решило исход переговоров. Отказываться дальше было как-то неловко. Мужчинам наскоро припудрили синяки, разорванную фату выбросили совсем, и Артурчик попросил Боню одолжить на время пиджак отцу невесты. Под марш Мендельсона мы поднялись наверх по широкой мраморной лестнице. Свита президента, улыбаясь, выстроилась полукругом.

Защелкали объективы фотокамер, телевизионные операторы начали съемку. Процедуру бракосочетания вела лично директриса Дворца, освежая официальную церемонию декламацией стихов про любовь. Когда молодые повторно обменивались кольцами, чувствительная мать жениха опять прослезилась.

Ельцин шагнул к ней и положил руку ей на плечо. Ему вдруг захотелось сказать ей что-то задушевное и простое. Беда была в том, что он давно никому не говорил простых, задушевных слов, отвык от них, и они никак не вспоминались. На ум лезли лишь заученные фразы о молодежи и будущем России. Все смотрели на президента и ждали.

— Жалко все же детей, — неожиданно произнес Ельцин прыгающим голосом. — Вот они растут, женятся, а для нас они все равно маленькие.

И он двумя пальцами неуклюже показал, какими маленькими остаются у нас дети, не больше рыбок в аквариуме.

Матушка жениха приникла к его груди. Даже суровый отец невесты был заметно растроган. Ельцин встал между ними и, обняв обоих, дал знак фотографам делать снимки. Бывший борец едва доходил до плеча президенту, но гордо выпячивал грудь и бережно держал Ельцина за талию.

— Вы, Борис Николаевич, у нас заместо Чапая! — сияя, сообщил он.

— Почему Чапая? — спросил Ельцин.

— Ну, как же! Раньше на фоне Чапаева фотографировались, а теперь с вами.

— Это он памятник имеет в виду, который на площади Революции, — пустился в объяснения Лисецкий. — Мы только что к нему подходили.

— Памятник? — озадаченно переспросил Ельцин. — Какой памятник? А я и не заметил.

Он приблизился к окну, выходившему на площадь. Рынок уже вернулся к своей обыденной жизни.

— Гляди-ка, — продолжал удивляться Ельцин. — И впрямь Чапаев! Он что, здесь родился?

— Он здесь утонул, — ответил Силкин. — На другом берегу Урала. Отсюда не видно. То есть точное место не известно, но полагают, что под Нижне-Уральском. Города, правда, тогда еще не было, но деревушка стояла.

Ельцин оживился.

— А давайте съездим, посмотрим! — вдруг предложил он. — Я в детстве фильм про Чапаева восемь раз ходил смотреть. Все надеялся, а вдруг он выплывет? А тут такая возможность подвернулась!

— То есть как «съездим»? — растерялся Лисецкий. — Там же река.

— А ты организуй нам транспорт какой-нибудь, — не унимался Ельцин. — Есть же у вас корабль, а?

— Есть, конечно! — поспешно ответил Лисецкий.

— Но у нас по графику посещение автозавода, — напомнил Разбашев. — А потом ужин с руководством.

— А вот на теплоходе и поужинаем! — решил Ельцин. — Пока экскурсия по заводу будет, пускай там накроют.

— А вы не простудитесь на воде? — подал голос Силкин, у которого от обрушившихся на него неожиданностей голова шла кругом. — Ноябрь все-таки. Холодно.

Ельцин глянул на него сверху вниз.

— Ты за мое здоровье не беспокойся, — недовольно бросил он ему. — За него и так все кому не лень переживают.

1

Поездка на завод была в тот день, пожалуй, единственным мероприятием, прошедшим хотя и с опозданием, но в соответствии с заранее подготовленным сценарием. Сначала президента провели вдоль знаменитого конвейера, демонстрируя ему гордость отечественных технологий, устаревших на Западе еще лет двадцать назад. Отвлекать рабочих во время сборки автомобилей категорически возбранялось, поэтому президент ни с кем в разговоры не вступал, рук не жал, хотя с любопытством останавливался то тут, то там. Сборщики косились на него, широко улыбались и перемигивались.

Потом Ельцина проводили в экспериментальный цех, где показали новую модель малолитражки, ярко-алую, как дешевая губная помада.

— А это наш сюрприз автолюбителям! — самодовольно объявил Разбашев. — Цена у нее будет даже ниже, чем у импортных аналогов. А качество ничуть не хуже. Можете сами убедиться.

Ельцин залез в малолитражку, проехал метров пятьдесят, аккуратно сдал задом, под аплодисменты присутствующих выбрался наружу и похвалил цвет машины. Видимо, хвалить какие-то иные качества данного транспортного средства у него не хватило совести.

— Когда вы ее в серийное производство запустите? — спросил он.

— Надеемся, в будущем году, — ответил Разбашев, не моргнув глазом. — Если, конечно, государство нам немного поможет.

Ельцин сдержанно кивнул, показывая, что принял его слова к сведению.

Вообще-то всем присутствующим было отлично известно, что помогать заводу с запуском малолитражки вряд ли стоило. И не только потому, что выделенные деньги будут украдены еще до того, как поступят на счета автогиганта. Эту модель безуспешно внедряли лет уже пять, а сейчас это стало совершенно бессмысленным, поскольку азиатские и европейские машины данного класса были, вопреки заверениям Разбашева, и комфортнее, и гораздо дешевле. Единственная польза от стареющей новинки заключалась в том, что ее можно было продемонстрировать начальству.

— Надо бы и мне прокатиться! — спохватился Лисецкий, видя, что Ельцин в целом воспринял продукт местного творчества положительно.