И он бросился в подземелье.

Там, на бочонке с порохом, сидел молодой человек, у ног его дымился факел; он закрыл лицо обеими руками.

Услышав шум, юноша поднял голову.

Каноль узнал госпожу де Канб.

— А, вот и он, наконец! — вскричала она, поднимаясь.

— Клер! — прошептал Каноль. — Зачем вы здесь?

— Умереть с вами, если вы хотите умереть.

— Я обесчещен! Я погиб! Мне остается только это.

— Вы спасены, и со славой, вы спасены мною!

— Вы погубили меня! Слышите ли их? Они идут, вот они! Бегите, Клер, бегите через это подземелье! Остается еще минут пять, это больше, чем вам нужно…

— Я не бегу, я остаюсь.

— Но знаете ли, зачем я сошел сюда? Знаете ли, что я хочу сделать?

Госпожа де Канб подняла факел, поднесла его к бочонку и сказала:

— Догадываюсь!

— Клер! — вскричал испуганный Каноль. — Клер!

— Скажите еще раз, что хотите умереть, и мы умрем вместе.

Бледное лицо Клер показывало такую решимость, что Каноль убедился: она исполнит обещание. Он остановился.

— Но чего же вы хотите, наконец? — спросил он.

— Сдайтесь!

— Никогда!

— Время драгоценно, — продолжала виконтесса, — сдавайтесь! Предлагаю вам жизнь, предлагаю вам честь, потому что предоставлю вам превосходное извинение — измену!

— Так позвольте мне бежать… Я брошусь к ногам короля и выпрошу у него позволения отомстить за себя.

— Нет, вы не убежите.

— Почему же?

— Потому что я не могу жить так… потому что не могу жить без вас… потому что я вас люблю.

— Сдаюсь! Сдаюсь! — вскричал Каноль, падая на колени перед виконтессой и вырвав факел, который она держала в руках.

— О, — прошептала виконтесса, — теперь он мой, и никто не отнимет его у меня.

Произошло странное, но, впрочем, объяснимое событие: любовь совершенно изменила характеры двух женщин.

Госпожа де Канб, осторожная, нежная и скромная, стала решительной, смелой и твердой.

Нанон, капризная и своевольная, стала скромной, нежной и осторожной.

Виконтесса чувствовала, что Каноль все более и более любит ее.

Нанон чувствовала, что любовь Каноля к ней ежеминутно уменьшается.

Второе возвращение армии принцев в Бордо совсем не походило на первое. На этот раз лавров хватило для всех, даже для побежденных.

Благодаря деликатности виконтессы де Канб немалая часть этих лавров досталась Канолю. Едва он миновал заставу бок о бок со своим другом Равайи, которого два раза едва не убил, как его окружила огромная толпа, прославлявшая его как великого военачальника и храброго солдата.

Горожане, потерпевшие поражение третьего дня, и особенно раненые, еще сохраняли некоторую злобу против своего победителя. Но Каноль казался таким добрым, красивым и скромным, переносил новое свое положение с такой веселостью и с таким достоинством, его окружала такая свита искренних людей, офицеры и солдаты полка де Навайля так хвалили его и как своего бывшего капитана, и как коменданта Сен-Жоржа, что жители Бордо скоро забыли свою первую неудачу.

Притом же другие мысли занимали их; герцог Буйонский должен был прибыть на другой или на третий день. Были также получены самые верные известия, что король будет в Либурне самое позднее через неделю.

Принцесса Конде нетерпеливо желала видеть Каноля; спрятавшись за занавески окна, она смотрела, как барон проходил мимо. Вид его показался ей победоносным и вполне соответствующим репутации, которую создали ему друзья и враги. Маркиза де Турвиль, не соглашаясь в этом случае с принцессой, уверяла, что Канолю недостает утонченности. Ленэ утверждал, что считает его благородным человеком, а герцог де Ларошфуко сказал только:

— А, так вот он, герой!

Канолю предоставили квартиру в городской цитадели, в замке Тромпет. Днем ему была дана полная свобода прогуливаться в городе, заниматься своими делами или развлекаться. С закатом он должен был возвращаться в крепость. Все это под честное слово не искать случая бежать и ни с кем не переписываться вне города.

Прежде чем дать эту последнюю клятву, Каноль попросил позволения написать несколько строк. Получив разрешение, он отправил следующее письмо Нанон:

«Я в плену, но свободно живу в Бордо. Дал только слово ни с кем не переписываться и пишу Вам эти несколько слов, дорогая Нанон, чтобы уверить Вас в моей дружбе, в которой Вы могли бы сомневаться из-за моего молчания. Прошу Вас защитить мою честь перед королем и королевой.

Барон де Каноль».

В этих условиях плена, столь снисходительного, нельзя было не увидеть влияния госпожи де Канб.

Дней пять или шесть Каноль был занят обедами и праздниками, которые ему давали друзья. Его беспрестанно видели вместе с Равайи, который держался здоровой рукой за руку Каноля, а раненую носил на повязке. Когда бил барабан, скликая жителей Бордо в какую-либо экспедицию или на иное мятежное действие, можно было не сомневаться, что на их пути окажется Каноль: либо под руку с Равайи, либо один — заложив руки за спину, любопытный, улыбающийся и миролюбивый.

Впрочем, поселившись в Бордо, он редко видел госпожу де Канб и мало говорил с нею. Казалось, виконтессе было достаточно того, что Каноль не с Нанон; казалось, она счастлива уже тем, что, как она сама говорила, держит его при себе. Тогда Каноль написал ей письмо, в котором осторожно жаловался на ее холодность. После этого Клер ввела его в несколько домов той невидимой для глаз, но, если можно так сказать, ощущаемой сердцем протекцией, которую оказывает женщина, когда она любит, но не желает, чтобы угадывали ее чувства.

Она сделала еще больше. Каноль через посредство Ленэ был представлен принцессе Конде. Красавец-пленник иногда показывался в ее гостиной и ухаживал за придворными дамами.

Не было, по-видимому, человека, который бы так мало интересовался политическими делами, как Каноль. Видеть виконтессу, сказать ей несколько слов; если нельзя было поговорить с нею, то хотя бы подметить ее ласковый взгляд, пожать ее руку, когда она садилась в карету; забыв на миг о том, что он гугенот, подать ей святую воду в церкви — вот что занимало пленника весь день.

Ночью он думал о том же.

Однако ж через некоторое время такой образ жизни наскучил пленнику. Зная тонкую деликатность госпожи де Канб, которая боялась более за честь Каноля, чем за свою, он искал возможности расширить круг своих развлечений. Он дрался на дуэли с одним офицером гарнизона и с двумя горожанами, что заняло его на несколько часов. Но поскольку он выбил шпагу у первого и ранил двух последних, то лишился развлечений этого рода, потому что больше не нашлось людей, готовых доставлять ему подобную забаву.