– Я не желаю больше слышать о ваших неудачах, – отрезал Догин. – Немедленно разыщите Росского, и, как только он появится, вы сдадите ему командование центром.

– Вы забываете, – напомнил Орлов, – что сместить меня с должности может только президент.

– Вы уйдете сами, генерал Орлов, иначе я просто вышвырну вас из центра!

– А как туда попадут Росский и его чернорубашечники? – насмешливо спросил Орлов. – В настоящий момент доступ в центр полностью закрыт для всех без исключения.

– Росский со своим спецназом отобьет центр у вас! – предупредил Догин.

– Возможно, – согласился Орлов. – Но он в любом случае не успеет спасти ваш состав... и ваше дело.

– Генерал! – перешел на крик Догин. – Задумайтесь над тем, что вы делаете. Подумайте о своем сыне, о жене...

– Я их люблю, – остановил его Орлов, – но в настоящий момент я в первую очередь думаю о России. И хочется надеяться, не я один. До свидания, Николай Александрович.

Орлов закончил разговор, а Догин еще чуть ли не целую минуту сидел, сжимая трубку. Неужели он проделал такой долгий путь только ради того, чтобы его остановил Орлов?

С раскрасневшимся от ярости лицом Догин дрожащей рукой положил трубку на аппарат и попросил своего помощника вызвать на связь главнокомандующего ВВС маршала Дайку. Американцы проникли в Россию по воздуху и, несомненно, собираются уходить тем же самым путем, быстрым и эффективным. Он не допустит этого, и если с его грузом что-нибудь случится, Соединенным Штатам придется вернуть ему пропавшие деньги, в противном случае американские солдаты будут возвращаться домой, при содействии Шовича, разрезанными на куски.

Вторник, 23.10, неподалеку от Хабаровска

Скуайрс проводил взглядом последние тоненькие струйки слезоточивого газа, поднявшиеся к потолку и ускользнувшие в окно и дверь. Его глаза и рот были защищены противогазом, с которым он уже успел сродниться, уши напряженно ловили малейшие признаки опасности. Подполковник подбежал к развалившемуся штабелю ящиков в конце вагона и ножом приподнял на одном из них крышку.

Внутри лежали деньги. Много денег, плата за страдания, которой было назначено причинять новые страдания.

"Вместо этого, – подумал Скуайрс, сверившись с часами, – через тридцать две минуты все это превратится в конфетти. Еще двадцать минут он со своим крохотным отрядом будет вести состав вперед, туда, где русские уже не смогут его настичь. Дальше они пойдут пешком к мосту, а у них за спиной, подобно библейским Содому и Гоморре, взлетят к небу два вагона грязных денег..." Скуайрс ощутил прилив того сознания правоты, которое, наверное, испытывали все американцы от Томаса Джефферсона до Розы Паркс[23], – удовлетворение и гордость сказать «Нет!» чему-то низменному, порочному.

Скуайрс направился к двери в хвостовой части вагона. Он уже собирался перейти в следующий вагон, чтобы проведать Ньюмайера, но вдруг резко обернулся, услышав звуки выстрелов.

Это из паровоза? Но как такое может быть? Теперь, когда состав мчится вперед, Грей ни в кого стрелять не будет.

Окликнув Ньюмайера, Скуайрс пробежал вперед вагона и, шагнув в облака черного дыма, которые прижимал к земле сильный встречный ветер, начал осторожно, на ощупь пробираться по тендеру.

У Никиты было время только на короткую очередь, но он понял, что зацепил американца. Он увидел, как дернулось его плечо, как на белом камуфляже расплылось темное пятно крови.

Никита быстро прошел к кабине. Казалось, паровоз полностью отрезан от остального поезда, скрытого в облаках черного дыма и в искрящихся частицах поднятого снега. Добравшись до кабины, он шагнул к окну и направил внутрь свой автомат.

Никита заглянул внутрь.

Кабина, освещенная тусклым оранжевым заревом, пробивающимся из топки, была пустой. Его взгляд метнулся из угла в угол.

Он посмотрел вверх и успел увидеть на крыше кабины черное лицо и дуло нацеленной на него "беретты". Никита быстро нырнул в окно, получив все-таки пулю в правое бедро. Американец продолжал стрелять.

Поморщившись, Никита ощупал левой рукой ногу. Штанина быстро промокла от крови. Боль была такой, словно ногу зажали в тиски, но гораздо больше Никиту беспокоило то, что он не предугадал действий американца, который выбрался из кабины через окно и затаился на крыше.

Вопрос стоял так: что делать дальше?

Перекатившись на живот, Никита с трудом встал и, опираясь только на здоровую ногу, заковылял к контроллеру. Сейчас главное – остановить состав и дать возможность спецназовцам его догнать.

Продвигаясь по кабине, Никита переводил взгляд с одного окна на другое, держа автомат поднятым, обвив указательным пальцем спусковой крючок. Американец обязательно постарается вернуться, и сделать это он сможет только через одно из окон.

Но вдруг снова послышался до боли знакомый хлопок, и кабина взорвалась обжигающим белым светом.

– Нет! – завопил Никита, зажмуриваясь и пятясь к задней стенке кабины. Оглушительный грохот взрыва шоковой гранаты был многократно усилен замкнутым помещением и металлическими стенками кабины. Никита зажал уши руками, пытаясь хоть как-то их защитить. Он проклинал собственную беспомощность. Стрелять вслепую нельзя, так как в тесной кабине его наверняка зацепит рикошет.

Однако надо что-то делать. С трудом доковыляв до передней части кабины, Никита попытался бедром левой ноги задвинуть контроллер обратно. Однако не в силах устоять на правой ноге, он повалился на четвереньки, непроизвольно хватаясь левой рукой за рычаг. Крича от боли в ушах, раздираемых невыносимым грохотом, Никита потянул рычаг до отказа на себя, но почувствовал, что чья-то нога, обутая в тяжелый ботинок, тотчас же вернула его в прежнее положение. Он тщетно попробовал ухватить своего невидимого противника, но наткнулся лишь на пустоту. Тогда Никита резко повел вправо и влево стволом автомата в надежде обнаружить живую плоть.

– Давай сразимся один на один! – крикнул он. – Трус!

Вдруг вспышка погасла, грохот взрывов прекратился, и единственным звуком остался громкий гул в ушах и стук собственного сердца.

Всмотревшись в темноту, лейтенант увидел в углу скрюченную фигуру. Кровь на морозе замерзла, но он все же разглядел рану, увидел, что его пули проделали несколько дыр в одежде, но лишь одной удалось пробить край бронежилета.

Никита поднял автомат, целясь американцу в лоб, чуть выше очков.

– Не надо, – произнес по-английски голос слева от него.

Обернувшись, российский офицер увидел нацеленную в него из окна "беретту".