правого нижнего баллона, повреждения имеет и средний, который уперся носом в рваный край обода колеса шасси. Рама двигателя повреждена, двигатель слетел с креплений, винт с виду целый, но уперся в защитный кожух и стоит под неправильным углом.

— Батон, ты живой там? — окликнул я своего пса. В ответ послышался возмущенный лай, вперемешку с поскуливанием.

— Ладно, не возмущайся, без тебя тошно. Знаю, что виноват. Сейчас я до тебя доберусь и гляну, что там с тобой.

С трудом перебрался через кучу барахла и осмотрел собаку. Дело оказалось серьезным, повреждена передняя правая лапа. Я терпеливо, как мог, очистил собаку от грязи с помощью куска брезента, и стараясь меньше причинять боли, занялся оказанием первой медицинской помощи. Батон жалобно скулил и даже разок попытался цапнуть меня за руку, когда я фиксировал повреждение подручными средствами, но скоро я справился с задачей. Надеюсь это только сильный ушиб, а не перелом и мой пес не будет хромать. Закончив с Батоном, я занялся собой. Найдя флягу с питьевой водой, отмыл лицо и руки. Ощупал свою голову. На лбу, почти возле волос — рассечение. Ещё один шрам в мою копилку. Что же мне так не везет с физиономией? Под правым глазом наливается синяк, больше вроде бы ни каких повреждений нет. После такого столкновения — просто удивительно, скорость была не меньше сорока километров в час.

За этой возней, незаметно наступило раннее, летнее утро. Постепенно начало светать, и солнце, разгоняя ночную тьму и пробиваясь сквозь туман, осветило место двойной катастрофы.

Как бы мне не было любопытно осмотреть вертолёт, в первую очередь, стоит заняться лодкой. При свете, картина повреждений выглядела не так ужасно. Два баллона в минус, но есть ещё три нижних и два верхних, из-за чего лодка точно останется на плаву, придётся серьезно её разгрузить и перераспределить оставшийся груз на левый борт. Средний баллон, наверное, удастся починить прямо на месте, отверстие в носу хоть и большое, но вполне ремонтопригодное. С рамой и двигателем сложнее. Сама рама повреждена не сильно, немного разошлись сварные швы и срезало несколько болтов, однако треснул транец, на который крепился мотор, и из-за спущенного правого нижнего баллона, раму серьёзно перекосило. Мотор вроде бы тоже не поврежден, только слетел с креплений, из-за чего перекосило и винт, можно попытается поставить обратно. Пожалуй, справлюсь. Нет таких повреждений, которые русский инженер не сможет устранить с помощью проволоки и синей изоленты.

Разобравшись с предстоящим фронтом работ, решил осмотреть оставшийся груз и очистить предстоящее место работы. Ходить, балансируя на неустойчивой надувной платформе, боясь споткнутся о груду мешков, очень опасно. Печки и строительные материалы, хоть и жаль, но придётся оставить здесь. Примотаю к борту вертолёта, авось не пропадут. Вернусь, как только смогу. О том, что я на свой участок уже не попадаю, понятно даже Батону. Тоже сделаю и с основным запасом пищи, жалко сухари, скорее всего отсыреют, но делать нечего, придётся пожертвовать малым, чтобы вывести из этой жопы основное, то есть меня с Батоном. С собой возьму весь инструмент и запасные части, они мне точно пригодятся, возьму аптечку и минимум еды, вот и весь груз для обратной дороги. Не откладывая дело в долгий ящик, я стал закидывать мешки на крышу вертолёта. Некоторые пришлось вылавливать из воды, и что самое обидное, и мой рюкзак с запасной одеждой тоже, так, что переодеться мне попросту не в чего.

От работы меня отвлёк странный шум. И ещё более странная реакция на него Батона. С борта вертолёта послышался слабый скрип и какое-то неразборчивое шипение, как будто внутри шибуршал небольшой зверёк. Батон радостно залаял. Не так собака реагирует на диких животных. Я остановил работы и прислушался. Точно! Кто-то внутри есть!

Бросив всё, я забрался на крышу вертолёта и прошел к раскрытым грузовым створкам.

— Есть там кто живой?! — крикнул я внутрь.

— …ды… — послышалось мне. Кто-то слабым голосом просил у меня воды!

— Ёк макарёк! Ща братан, держись! — я пулей метнулся к аэролодке и схватив аптечку и фляжку с питьевой воды, бросился обратно.

Когда я спрыгнул в грузовой отсек вертолёта, в нос мне ударил тошнотворный запах разложения. Честно говоря, я чувствовал его и возле аэролодки, но списывал всё на вонь болотных газов и гниение растений, однако внутри вертолёта, несмотря на множество отверстий и открытые люки, он был почти невыносим. Зажав рукой нос и дыша открытым ртом, я осмотрелся. Весь ужас произошедшего, открылся передо мною. Все, кто разбился в вертолёте были ещё здесь. Никто их пока не нашёл и не эвакуировал. Грузовая кабина залита болотной грязью, из которой, прямо возле входа виднеются тела в военной форме, кое как прикрытые чехлами, видимо от двигателя вертолёта. Много тел, не меньше восьми. Над этой грудой, вьётся живая туча мух и мошки, от чего кажется, что двигатель вертолета до сих пор работает на малых оборотах. Чуть дальше, возле раздавленной кабины пилотов, навалом лежат ящики с армейской маркировкой, кто-то явно постарался уложить их как можно ровнее, делая импровизированную кровать и создавая возвышение над болотной жижей. На ящики уложены груды спальных мешков и какой-то брезент, скорее всего армейская палатка. Её же укрыты ещё три тела, ровно лежащие рядом друг с другом. Вот одно из них и подавало признаки жизни.

Сдерживая рвотные позывы, и спотыкаясь о мёртвые тела, и какие-то лежащие в грязи инструменты я бросился к выжившему. Перед моими глазами открылась ещё более жуткая картина. Двое из выживших в катастрофе явно застрелились. Покрытые бинтами распухшие тела и простреленные головы, лужа запёкшейся крови. У крайнего справа, в руке табельный ПМ. Возле левого борта, тяжело дыша пересохшими губами, лежит пока ещё живой человек. Сильно искусанное мошкарой и комарами опухшее лицо, глаза заплыли и не открываются, такие же кисти рук. В правой руке зажата отвертка, которой пострадавший без перерыва тихонько скребет борт вертолета. Я, дрожащими руками отвинтил крышку фляги и поднес её к губам лежащего человека.

Никогда прежде я не видел, чтобы так жадно пили воду. Он буквально не отрывался от фляги губами, пока последняя капля не исчезла в его рту.

— Ещё — прохрипел он, когда вода закончилась.

— Потерпи немного братец. Чуть попозже ещё дам, я тебя сейчас осмотрю и будем выбирается отсюда — я откинул в сторону край брезента, которым он был укрыт. Военная форма, жутка грязная и пропахшая застарелой мочой, видимо в туалет ему приходилось ходить под себя. Сильно раздутый живот. Погоны полковника, на