И когда свадебный вальс был окончен, торт разрезан и торжество длилось уже много часов, Каин сел за руль красного «Сааба 2009» Эгона, а молодожены – на заднее сиденье.

– Чертов идиот был под кайфом. Я понял это только когда он стал спускаться по Хольменколленвейен. Как будто он хотел… произвести на нас впечатление. На меня. Я просил его остановиться, перегнулся вперед и хотел перехватить руль, и тогда мы и разбились. Дорога сделала вираж, Каин вывернул руль, но уже было поздно. Мы полетели вниз по склону. Словно Бог скинул нас с дороги.

Эгон сплюнул, зубами проделал дырку в бинте и оторвал его.

– Когда машину перестало крутить, мы все остались сидеть на месте. Каин спереди. Я с Сюзанной сзади. Я увидел, что она ранена, серьезно ранена… но она была в сознании, мы разговаривали, она сказала, что все нормально… – Эгон прочистил голос. – Я не отдавал себе отчета. Я закричал Каину, чтобы тот убирался. Чтобы он убирался к чертовой матери.

– Почему… почему ты это сделал?

Эгон поднял голову. Посмотрел на хлопающую на ветру палатку.

– Было что-то в глазах Сюзанны… я не знаю.

Он булавкой закрепил бинт на ладони.

– Это вина Агнес. Каин позже мне рассказал. Они выкурили косяк.

Аксель покачал головой. Идиотская баба.

– Как я мог быть таким дураком, – сказал Эгон. – Таким кретином. Как я мог довериться ему. Я никогда его не прощу. Никогда.

Резким движением Эгон сдвинул голову Калипсо со своей ноги. Сев на колени, он прополз к выходу и выглянул из палатки.

– Разве мы не должны сменить вахту? Разве шведу не пора уже вернуться?

Когда Кафа пришла в себя, она лежала в постели. Она почувствовала, что обмочилась. Цепь была так натянута, что рука смотрела вверх. Боль в плече колола иголками, и Кафа едва могла приподняться и сесть. Нос уже не кровоточил, но она чувствовала, как застывшая кровь запеклась на подбородке. Лифчик был липким и темно-красным. Она опять услышала тихий гул. Но теперь она поняла, что это никак не связано с ней. Ведь никто не пришел.

– Они строят, – сказал Эгон.

Он сидел на корточках у стены на другой стороне комнаты. На шее у него пылала полоска кровоподтека. Кафа вздрогнула, поняв, как легко он прочел ее мысли.

– Дом рядом.

И он пустым взглядом уставился вперед.

– Урок, Икбаль, – тихо проговорил он. – Тебе стоит благодарить за это свою ничтожность. Никому нет дела, живы или мертвы ничтожные люди.

Он потер горло.

– Теперь, я думаю, ты умрешь.

Судя по его тону, мыслями он был совсем в другом месте.

– Знаешь, мы назвали ее Калипсо. По водяному знаку на фотографиях. Ты знаешь Гомера? Одиссею?

Она не ответила, и, кажется, ему было все равно.

– Калипсо была нимфой. Она приворожила Одиссея своей песней и привязала его к себе. Семь лет она держала его в плену, пока боги не заставили отпустить его.

Борг улыбнулся, но Кафа поняла, что улыбка была адресована не ей.

– Семь лет. Это же совсем ничего.

Он сделал вдох.

– Может быть, сержант Бакке все правильно сказал. Что я не смог оставить ее, потому что она напомнила мне дочь, которая у меня так и не родилась. Может быть, она меня приворожила. Не знаю. Может быть, я просто хороший человек, а, Икбаль?

Он подождал, пока она посмотрит на него.

– Как ты думаешь? Я хороший человек? Калипсо… Анастасия, она была в ужасном состоянии, когда мы ее нашли. Вирус оспы поразил ее позвоночник. Одна нога была почти парализована. Но малышка оказалась в нужном месте, вместе с нами. К сожалению, она опять разболелась. Так часто бывает. Тело слишком истощено от болезни. У нее началось воспаление мозга. Даже когда она выросла, Калипсо так и осталась маленькой девочкой в теле взрослой женщины.

Он медленно начал подниматься у бетонной стены.

– Что мне оставалось делать? Она была сиротой и нуждалась в уходе. Помнишь телепередачи про детские дома Восточной Европы? Или ты слишком молода для этого? Апатичные, беспомощные дети в заброшенных учреждениях. Знаешь, такая была бы ей уготована альтернатива, если бы я не забрал ее к себе. Анастасия получила лучшую жизнь из тех, что могла получить. Подумай об этом, когда будешь меня судить.

На цементном полу стояла маленькая кружка с водой. Кафа не видела ее раньше. По какой-то причине она оказалась тут, прямо на том месте, где они боролись. Она еле дотянулась до нее. Поставила кружку между ног и смыла кровь с подбородка холодной коричневатой водой. Нос щипало, но, кажется, он не был сломан.

– Сержант Бакке? – переспросила она. – Кто это?

– Бьерн Бакке. Идиот. Он хотел бросить ее. У нас произошла… стычка. Бакке был убит, и мы оставили его там, у российской лаборатории. Леонид Гусев, генерал, которого убил Каин, возглавлял отряд, нашедший его. Бакке носил норвежскую военную форму, и в его черепе была норвежская пуля. Гусев же обнаружил, что в лаборатории недостает образцов вируса. А он был не дураком, этот русский.

– Поэтому Гусев должен был умереть?

Эгон Борг прошел к раковине. Встал к Кафе спиной и начал ополаскивать руки. Его движения были символичны в своей преувеличенной значимости.

Одиссей, Гомер, Каин и Авель. А теперь он мыл руки, как Понтий Пилат. Самомнение Борга больше всего пугало Кафу. Эгон уже видел свое имя вписанным в учебники истории. Она узнала его риторику. В службе безопасности полиции ее работой было распознавать экстремизм. Борг вовсе не был фундаменталистом, потому что у него не было никакой идеологии, никакой веры, но, как и фундаменталисты, он абсолютно ни в чем не сомневался. Люди просто не понимали язык величия. Тех, кто хотел принести в жертву свою человечность ради человечества. Тех, кто оставлял изувеченные тела, горе и отчаяние.

– Сюзанна и Калипсо. Две мои принцессы. В каком-то смысле Калипсо может поблагодарить Сюзанну за ту жизнь, которую она получила. Потому что когда умерла Сюзанна, я мог заботиться о ней. Сюзанна отдала Калипсо свою жизнь. Разве это не прекрасно?

Эгон умиротворенно покачал головой и прикоснулся к глазу, словно собственные слова его самого тронули.

– Это было непросто. Особенно когда она стала старше. Во время созревания она стала беспокойной. Не находила себе места в комнате с Сюзанной. Поэтому по ночам я вывозил ее. Мы ехали на машине, час за часом, до рассвета, пока она не успокаивалась. Возможно, она поняла, как ей повезло.

– Ты закачивал ей в руку жидкость. Накачивал ее наркотой, – холодно сказала Кафа. – Поэтому она уснула, когда я была у вас дома.

Рядом с раковиной лежало грязное полотенце. Борг собирался было вытереть им руки, но повернулся к Кафе и вытер руки о штаны.