– Он нас сдаст, – прошипел Эгон.

Нас? Аксель посмотрел на ничего не выражающее лицо товарища, но не стал поправлять его. В Эгоне появилась холодная бескомпромиссность. Неудержимость, которая пугала Акселя. На что вообще способен Эгон?

До этого момента Аксель думал, что как бы все ни закончилось, для него все завершится хорошо. Не Аксель направлял пистолет в голову сослуживца. Не он разнес мозги сержанта по потрепанному ковру в брошенной квартире. Это сделал Эгон.

Но ведь Аксель его не остановил, даже не пытался. Наоборот. Он помог ему избавиться от трупа. Принес камни для мешка с телом, и вместе с Эгоном они столкнули его в мутный фьорд. В уголовном законодательстве это называется уничтожение улик.

Акселю окончательно все стало ясно. Он не был свидетелем. Он был соучастником.

Так же, как снег стирал окружающий их мир, они должны были стереть то, что произошло. Они должны найти Хейхе и призвать его к разуму, пока он не перешел через границу.

– Следы уже, наверное, замело, – сказал Аксель.

Эгон лениво посмотрел на него.

– Пойдем, – только сказал он и зашагал вниз к палатке. – Хорошенько укутай Калипсо. И возьми винтовку.

– Может, оставим ее здесь?

Аксель споткнулся и чуть не упал на снег в попытке догнать товарища.

– Поиск Хейхе займет какое-то время. Если мы вообще найдем его.

– Он не поднимался на плато. Он пошел к берегу.

Конечно же, он пошел к берегу.

Аксель никогда не обольщался насчет округлого мягкого рта Хейхе и всего его скромного существа, но все же позволил двуликому Янусу ввести себя в заблуждение. Он проигнорировал тот факт, что Стаффан Хейхе был, прежде всего, солдатом. Остроглазым, сильным и прекрасно подготовленным. И что еще значимее – он умен. «Важнейшая мышца находится между ушей», – говорили им на курсах морских егерей. Так и есть. Стаффан Хейхе должен был осознавать, что не сможет перемещаться в условиях зимы быстрее, чем двое норвежских солдат на снегоступах. И поэтому он и не пытался. Он последовал за руслом реки в сторону долины. Теперь и Аксель это понял. План Стаффана Хейхе был дождаться ночи, когда норвежцы с Калипсо отправятся в путь, а он сможет идти по их следам.

Они обнаружили его через полчаса. Мощная фигура находилась едва ли в километре перед ними, примерно там, где появившиеся голые березки торчали из-под снега. В бинокль Аксель увидел, что Хейхе шел неторопливо, тщательно скрывая следы. Он был уверен в себе. Слишком уверен, что они не поймут его намерений.

Они прибавили скорость, и Аксель почувствовал облегчение, что им нужно будет только поговорить с ним, и все разрешится.

Солдаты уже почти подошли к нему и хотели позвать, когда от внезапно возникшего осознания Аксель застыл как вкопанный.

– Подожди.

Он поставил колено в снег.

– Что-то… – прошептал он. – Что-то не так.

Швед был на пути к последнему крутому ущелью реки перед тем, как ландшафт станет более плоским, и он окажется внизу долины. Через минуту они потеряют его из виду. Аксель посмотрел на него в бинокль. На плече Хейхе был автомат, и он шел с той же скоростью, что и раньше. Ничто не указывало на то, что он обнаружил их присутствие. Так что же так кольнуло Акселя?

И тут он увидел ее. Охотничью сторожку, похожую на ту, где они нашли зараженную оспой семью, в самом низу долины. Тонкая струя дыма сочилась из отверстия в крыше. На фоне снега ее не было видно, но выше, напротив темно-синей бухты, дым обретал очертания, поднимаясь, как красивый туман.

Он протянул бинокль Эгону, а сам, сняв снайперскую винтовку с плеча, навел прицел на шведа. Он вспомнил об их первой встрече. Тогда Хейхе так наблюдал за Акселем через прицел заряженного оружия.

– Он собирается с кем-то встретиться? Или он не знает, что в хижине кто-то живет? – спросил Аксель.

– Убери его.

– Что?

– Если он встречается с кем-нибудь, он нас сдаст. И если его возьмут в плен, он нас сдаст.

– Выстрелить ему в спину?

Аксель опустил винтовку. Холод, побежавший по телу, шел из самого сердца. Встретившись глазами с Эгоном, он почувствовал, как все замерзло в лед.

– Я бы сам это сделал… – сказал Борг и поднял перебинтованную руку, – … но не могу.

Быть морским егерем – это значит быть готовым забирать жизни. Аксель Тране был готов. Он не сомневался, что может убить. Он также не сомневался, что ответственность за этот выбор ему придется нести с собой до самой смерти. Но он надеялся, что это случится при самозащите.

– Ты должен решиться, – сказал Эгон. Его голос звучал так же беспечно, как и голос Хейхе, вдруг подумал Аксель. – Он скоро скроется из виду.

Аксель прицелился и выстрелил.

Никакого мастерства в этом не было. С такого расстояния и с таким оружием он попал точно туда, куда хотел. В плечо. Эхо разнеслось по склонам долины. Он направил прицел на сторожку. Ждал. Дышал. Ждал. Дышал.

Ничего.

Щека казалась онемевшей, когда он поставил приклад ружья в снег перед собой. Подняв глаза, Аксель увидел Эгона. Стройный, высокий, неподвижный, он стоял с поднятым пистолетом, направленным в голову Акселя. Презрение. Вот что еще увидел Аксель.

– Эгон…

– Стреляй еще раз. Ты промазал. Он жив.

Слов не было. Аксель только качал головой. В висках стучало, рот наполнился вязкой липкой слюной.

– Нет. Заберем его с собой. Уговорим его. Он переживает за Калипсо. Ты же это видел?

Эгона метнул яростный взгляд. Губы побелели. Сейчас он выстрелит. Аксель был уверен. Сейчас Эгон убьет его. И тут Борг поднял голову и посмотрел на низкое небо. На что он смотрит? Аксель повернул голову. Там, в вышине, светлым пятном на черном фоне парила белая сова.

– Тогда я сам это сделаю. Жди в палатке.

Эгон зашагал прочь. Длинные, тяжелые шаги по снегу. Пистолет в руке. Он не обернулся. Ни разу.

Уже наступила тьма, когда Эгон вернулся. Палатка была запакована, Калипсо одета. Аксель украдкой посмотрел на него, но Эгон мыслями был в другом месте.

– Вирус? – прошептал Аксель.

Эгон задумчиво покашлял.

– Нет. Мерзавец где-то его спрятал.

Затем он выбросил что-то на снег. В свете луны, сиянии снега и блеске звезд был отчетливо виден маленький красный кусочек мяса. Язык Стаффана Хейхе.

– Так… – сказал Эгон. – Так бывает с доносчиками. Никогда не забывай об этом.

Жилой дом был заброшенной бетонной развалюхой довоенных времен. Ошметки потрескавшейся штукатурки лежали под дверями и подоконниками, а шторами в окнах на первом этаже служили простыни и мятые куски ткани. Парни, зависавшие в подворотне, без интереса бросили взгляд на высокую сгорбленную фигуру на улице, хватавшую ртом воздух.