Из сибирских летописей не видно, велик ли был рост в Сибири при займе денег; но полагать следует, что он был не менее, как и в Петербурге, т. е. от 12 до 20 процентов. В 1733 г. была открыта при Петербургской монетной конторе, в пользу торгующих, ссудная выдача капиталов по 8 % под заклад золота и серебра, как двух непререкаемых сокровищ, могших ручаться за достоинство залога. Все прочее, по образу тогдашних понятий, не заслуживало веры. Мы вписываем постановление о денежной ссуде во свидетельство проявления первой идеи о банке.

5. Пути сообщения.

Дело здесь идет не о новом пути, какой в 1712 г. был указываем в Китай от устюжанина Пандкратьева, но о путях почтовых и почте чрез Сибирь кратчайшими расстояниями. Не излишне наперед заметить, что в августе 1722 г. Шафиров наименован генерал-почт-директором.

Кратчайшими расстояниями разумелись проезды: а) от Кунгура до Екатеринбурга, для ближайшего сообщения с Тобольском и Казанью; б) от Тары чрез Томск и Красноярск до Иркутска; и в) чрез Байкал до Кяхты и Нерчинска. Сенату хотелось в 1724 г. учредить почту еженедельную, разумеется, до Тобольска для пересылки бумаг, а до устройства сей почты на первый раз — ежемесячную. Последняя и существовала посредством гоньбы городских и уездных жителей, конечно, не без отягощения, пока Суксунский завод Демидова не вошел чрез 4 года в свою силу и не стал разделять обязанности земские. Сему заводу надобно приписывать и первую прокладку дороги к Екатеринбургу и Кунгуру, для собственных его нужд.

Для обеспечения дороги от Тары до Томска в 1722 г. устроены три укрепления: Тартасское, Каннское и Убинское, как сказано в проспекте; но когда именно открылась проезжая дорога от Томска на Красноярск до Иркутска, нет точных сведений. Только то известно, что дорога Иркутская от Красноярска на Канск, потом другая — из Енисейска на Нижнеудинск проторены купецкими прикащиками, летом и зимою ездившими без огласки для тайной закупки мехового товара у бурят и карагасов. Дорога от Красноярска чрез Нижнеудинск к Иркутску была уже известною в 1733 г. Ибо знаменитый Беринг в 1734 г. проехал налегке этим трактом от Тобольска до Иркутска; тяжести же экспедиции, как и купеческие клади, в продолжение всего периода неизменно сплавлялись по Кети.

Для сокращения восточной дороги коммерц-коллегия в 1722 г. открыла смелое предположение, вследствие которого наказывала инспектору сибирских таможен рассмотреть, нельзя ли Забайкальскую дорогу проложить чрез Абакан и Томск или на Байкале завести два казенных судна. Неизвестно, какие препятствия усмотрены для обоих предположений, потому что о заведении двух буеров на Байкале гр. Владиславич после снова ходатайствовал.

В 1731 г. Сибирский Приказ представлял об учреждении почты для государственных посылок и частных писем по Сибири, как было в минувших годах; из чего можно судить, что прежняя почта, во время могущественного царствования установленная, вскоре запала. Сенат, во уважение того представления, в апреле 1733 г. велел учредить ординарную почту от Москвы до Тобольска, т. е. чрез Верхотурье, и по разным трактам Сибири до Нерчинска, с платежом весовых денег за письма. Ранее месяцем приказано было сибирскому губернатору распорядиться в пользу второй Камчатской экспедиции, чтобы почта от Тобольска к востоку ходила дважды в месяц, от Якутска к Тобольску — однажды, а от Якутска до Охотска и Камчатки — один раз в два месяца. Невероятно, чтобы последнее требование могло быть удовлетворяемо постоянно, по естественным даже невозможностям.

В рассуждении почтового тракта к Нерчинску Сенат имел в виду полученное из рук гр. Владиславича странное предположение Бурцева, комиссара нерчинских заводов[235], и передал его на рассмотрение местного начальства. Всего ближе возложить бы почтовую гоньбу в том краю на 18 родов хоринских бурят, как уже испытанных в верности в бытность гр. Владиславича за Байкалом.

После обозрения всех трактов сибирских возвращаемся на дорогу Кунгуро-Екатеринбургскую. Татищев, известный начальник уральских заводов, в 1735 г., сравнивая сию и Верхотурскую дорогу, представлял, что последняя далека, грязна и не снабжена порядочною гоньбою, так что инде ходят с почтою пешком, а другая не заселена, неверно вымерена, непрямо проложена и требует геодезической прокладки, верстовых столбов и заселения, а до того устройства пусть возят почту и курьеров уездных обыватели за плакат. Сенат в начале 1736 г. отдал предположение Татищева на рассмотрение сибирского губернатора. Приняты ли тотчас меры к устройству сей дороги, и точно ли с тех пор или исподволь началась линия заселений и укреплений между Кунгуром и Екатеринбургом, точных сведений нет, кроме одной известности об Ачитской крепости, которая, стоя в ряду другой линии и составляя границу между Сибирью и тогдашней Казанской губернией, в 1737 г. была обступаема башкирами, в драгунские мундиры нарядившимися, и сделала маскированному неприятелю решительный отпор[236]. Положительно неизвестно, когда кончено сибирским губернатором рассмотрение о Кунгуро-Екатеринбургской дороге, только она, не сождав решения, находилась в ходу. Удобство, близость, покойный проезд, при попущении начальства местного, привели в забвение силу торгового устава 1698/207 г., по которому проезд частных людей с товарами и без товаров был определен чрез одно Верхотурье.

В январе 1739 г., по недочетам таможни Верхотурской, дан Сенату указ с строжайшим подтверждением, чтобы ни купечество, ни другое какое-либо звание не смело ездить мимо Верхотурья, чтобы по прочим дорогам расположить заставы и подвергать конфискации товары и вещи проезжающих неуказным трактом. Тракт удобный, короткий и к Кунгуру живописный остался надолго дорогою курьеров[237].

Не повторяя о трудах и тягостях, понесенных не одними якутами и камчадалами при препровождении двух камчатских экспедиций, и оставляя самому читателю измерить прочие хлопоты, недешево стоившие придорожным жителям от проездов в Китай двух посланнических свит и трех китайских, мы ограничиваемся на сей раз одними итогами отдельных наборов с трех сибирских провинций, начиная с ноября 1709 года.

1. Обязанности великие.

С Сибири в 29 наборов, отсчитанных в продолжении 34-летнего периода, взято сперва по числу дворов, потом по числу ревизских душ 28 000 рекрутов, т. е. шестая доля населенности русской. Такие приемы слишком бы истощили страну малолюдную, если бы правительство по своей мудрости не решило с 1725 г. впредь пополнять сибирскими рекрутами и недорослями местные гарнизоны; однако ж из сей бережливости надобно выключить пять наборов рекрутских, с 1737 г. следовавших, которым надлежало делить подвиги войны Турецкой с Минихом и Шведской с Лавсием, и еще один набор обоего пола с детьми до 2000, для заселения линии по Яику[238]. Если взять, отдельно от Полтавского сражения, пожертвования Сибири в последние 13 лет могущественного царствования, Сибирь принесла имени Российской Державы 16 000 челов., 1853 чет. муки, до 200 лошадей, 127 000 единовременных денежных сборов, кроме постоянных податей, и без включения многократных платежей посадскими 10-й деньги[239]. Кто не согласится, что толь многочисленные обязанности были изнурительны для жителей, богатых землею и лесом и не знавших торжища для сбыта леса и хлеба? Но история постыдила бы свой сан, опорочила бы перо, если бы, любуясь блистательною радугою, вознесшеюся над промежутком между Полтавской победой и Нейштадтским миром, вздумала сетовать о жертвах. Жертвы, труды и народные испытания велики, невозвратны, но они принесены на святой жертвенник отечества. Когда Петр Великий, восприяв титул императорский, ознаменовал событие Нейштадтского мира праздником, слова, какия истекли из растроганного отеческого сердца в ответ на приветствия представителей государства, должны быть благородною думою истории. «Зело желаю, чтобы весь наш народ прямо понял, что Господь Бог нам сделал минувшею войною и заключением мира. Надлежит благодарить Бога всею крепостию, и, надеясь на мир, не ослабевать в воинском деле. Надлежит трудиться для блага общего, которое Бог кладет нам пред очи вне и внутри, для облегчения народа». Какой язык у Великого! Только о Боге, о милости Бога, о благодарении Богу, только о народе, об облегчении народа, о поддержании воинственного духа и воинского искусства! Слово его: не ослабевать в воинском деле, не девиз ли десятилетия императрицы Анны и грядущих времен России? Пойдем же далее по сибирской глуши.