в) Управление Сибири разделено на две части, одна от другой независимые, с отделом юго-западного угла к губернии Оренбургской. О провинциях Вятской и Соликамской (после Кунгурской) нечего уже поминать. Урал металлургический с приписными крестьянами под конец подчинялся своему праву и начальству, с малым влиянием губернии[249]. Удивительно, что имения двух архиерейских домов и монастырей, которым жалованы небольшие земли с весьма ограниченным числом крестьян, разрослись до 20 000 душ м[ужского] п[ола]. Сибирь кн. Гагарина разлетелась на разные толщи, как Бюффонова солнечная система.

г) При всех переменах гражданского устройства, дух воевод и прочих, участвовавших в действиях власти, мало изменялся, он продолжал жить в духе промышленническом. На сей счет Сибирь читает непреложные свидетельства в П.С. Законов.

д) Народный характер русского поколения, некогда самовольный, дерзкий, необузданный, смягчился от частых наборов, налогов и от самих притеснений местной власти, то воинской, то воеводской. Замечаемые ныне в народе молчаливость и кротость есть плод практической школы.

е) Важный вопрос о раздвоении Азии и Америки решен. Пределы северного берега по возможности осмотрены географически и гидрографически. Хребты: Уральский, Алтайский, Саянский и Нерчинский поняты и обречены богатству государственному и народному. Если окраины Сибири уже проведаны и определены астрономически Делилем, Красильниковым, флотскими офицерами и геодезистами, то в такой же степени и внутренность страны познана. Гмелин первоначально подарил Академии наук гербарий и Флоре Германской Флору Сибирскую. Штеллер схватил торопливою рукою несколько растений с берега американского. Крашенинников описал Камчатку в двух царствах, с примечаниями на температуру и физику полуострова. Миллер и Фишер передали памяти все происшествия, с первых дней покорения Сибири, с такими подробностями, какие, по маловажности дел, едва ли уместятся в истории, ищущей общих или решительных взглядов. Благодаря совокупным усилиям многих ученых мужей, покрывало спало с Сибири; и она в царствах природы явилась богатою, а в общежитии человеческом не без надежд.

ж) Казаки, покорители всей Сибири, кроме Юратской Самоеди и Чукотии, утратили первенство, с появлением строевого войска. Из крепостей и городов, где были гарнизонные солдаты, казаки уклонены на тундры в зимовья и острожки или на окраины границ по форпостам. Сии храбрые, хотя и необузданные люди, не переставали вдалеке казаться и быть господами. На Северо-Востоке, и особенно в Камчатке, они владели, до Мерлина, толпами холопей, ночи проводили за картами, проигрывали награбленные шкуры и холопей. Но внутри Сибири, лишась прежних средств к наживам, представлялись тружениками. Бывший сибирский губернатор кн. Долгорукий лично у Сената в 1733 г. (25 апреля) ходатайствовал о пособиях боярским детям и казакам; Сенат думал наделить их землями, но со слов губернатора, что нет у них крестьян, а сами на всегдашней службе, ходатайство кончилось исключением из подушного оклада тех, которые из податного состояния, и обещанием всему сословию нового штата и жалованья[250]. Едва ли не напрасно губернатор помешал доброй мере?

з) Грамотность, как сказано выше, была домашним наследством, переходившим от отца к сыну. Среди казаков, деятельною жизнью приготовленных к познавательности свыше своего состояния, провертывались самоучки, подобные томскому казаку, которого Гмелин признал способным вести метеорологические наблюдения и который, исполнив поручение, доставил ему на обратном пути еще чертеж виденного 30 сентября, в определенные часы, круга и полукруга с 4-мя побочными солнцами. Конечно, казак только срисовал явление, да ведь и Гмелин не знал тайн поляризации[251]. Вообще, за невведением публичного обучения, все состояния не шли вперед. Духовенство ограничивалось должностным затвержением церковных книг и, слушая малороссийский говор первых духовных лиц, не радело о русской речи. Сословие статское составляло свои длинные бумаги как без порядка логического, так и без грамматического склада, особенно при начальниках из иноземцев. Купцы и посадские жили без книг, без чтения. Свои хлопоты были на уме у всех.