— Мы обязательно передадим ему ваши слова, — пообещал Тихонов. — И будьте уверены — больше с ним такого не произойдет.

На самом выходе из квартиры, в коридоре, гостей догнал Женька. В руках он держал набор открыток «Чемпионат мира 1970 года в Швеции», где были изображены все хоккеисты сборной СССР. Протянув Кузькину открытку с его фотографией и шариковую ручку, парень попросил поставить на ней автограф.

— Так есть же здесь моя роспись, — удивился хоккеист.

Действительно, под каждой фотографией красовались размашистые автографы игроков.

— Но это типографская роспись, а мне нужна живая, — объяснил свое желание Женька.

Кузькин взял авторучку и на обратной стороне открытки написал: «Евгению от Виктора Кузькина в знак признательности». А рядом написал свой рабочий телефон. И, возвращая парню открытку, сказал:

— Позвони мне в начале сентября — я проведу тебя на нашу тренировку. И эти открытки захвати — на ней каждый из наших ребят тоже распишется.

Вечером того же дня был выпущен на свободу Борис Александров. На базу в Архангельское он возвращался вместе с Тихоновым и Кузькиным.

Заведя хоккеиста в свой кабинет, Тихонов показал ему бумагу, которую составили на Александрова после инцидента с журналистом Егором Красовским. Получалось, что в течение одного месяца хоккеист угодил сразу в два серьезных переплета.

— А откуда у вас это заявление? — поинтересовался Александров.

— Ты не думай, что этот документ мне не Локтев передал — он его забыл в столе, когда из этого кабинета съезжал, — признался Тихонов.

После чего спросил:

— Ты собираешься продолжать играть в команде или намылился прямиком на тюремные нары?

— Так ведь наверняка мы с вами характерами не сойдемся, — пожал плечами хоккеист.

— Пока, как видишь, сходимся — иначе на кой черт ты мне сдался, чтобы тебя из каталажки вытаскивать, — признался Тихонов.

— Да вот я тоже удивляюсь, — пожал плечами Александров. — Вы же на мое место Серегу Капустина собираетесь брать?

— Не хочет он к нам, вот в чем заковыка, — сообщил Тихонов. — Так прямо мне в глаза и сказал.

— Теперь понятно, почему вы за меня хлопочете.

— А ты думал я тебе в любви буду признаваться? Любить тебя твоя жена будет. Поэтому знай: отношений, какие у тебя были с Локтевым, между нами не будет. Но я ценю твой талант и хочу, чтобы мы сработались. Так что ступай и подумай об этом. Скоро подготовка к сезону начнется, вот в деле тебя и проверим.

10 июня 1977 года, пятница, площадь Дзержинского, КГБ СССР

Борис Кулагин отдыхал в Ялте, когда ему позвонили из Москвы, из Федерации хоккея, и срочно попросили вернуться в столицу.

— А что случилось, к чему эта спешка? — поинтересовался тренер.

— Дело срочное, но по телефону об этом говорить не хотелось бы. Просто возьмите билет, Борис Павлович, и ближайшим рейсом вылетайте в Москву. Стоимость билета в оба конца Федерация вам оплатит, — ответили на том конце провода, после чего повесили трубку.

И пришлось Кулагину на время забыть про отдых и возвращаться в столицу.

Когда он приехал в Федерацию и поднялся в свой отдел, там его встретил Павел Сергеевич Кондратьев. Лицо у него было озабоченное и, пожав Кулагину руку, он огорошил его сообщением:

— Вам надо заехать на Лубянку, в КГБ, там с вами хотят переговорить.

— О чем? — удивился Кулагин, который всю дорогу ломал голову над тем, зачем его вызвали в Москву.

Пока летел, он перебрал десятки различных вариантов, но вот этот, с вызовом в КГБ, ему даже в голову не пришел.

— О сути разговора нам ничего неизвестно, но говорить с вами будет Эрнест Леонардович Спрогис.

Этого человека в Федерации знали все — он был куратором хоккейной сборной СССР от КГБ и постоянно был на связи со всеми здешними чиновниками. В последний раз Кулагин виделся с ним в Вене, на чемпионате мира, где Спрогис ничем не выказал своего неудовольствиями плачевными результатами выступления нашей сборной и даже успокаивал старшего тренера, когда тот сетовал в самолете, летевшем в Москву, на свою несчастливую звезду. Зачем Кулагин понадобился ему теперь, после того, как его официально отстранили от сборной, тренер понять не мог. Неужели в КГБ решили переиграть ситуацию и вернуть Кулагина с Локтевым к руководству сборной? Нет, в такой кульбит тренер поверить никак не мог. Тогда что?

Терзаемый этими мыслями, Кулагин спустился вниз, где у выхода из здания его поджидала служебная «Волга». Она и доставила его на площадь Дзержинского. И уже спустя пять минут тренер переступил порог просторного кабинета Спрогиса, который в этот момент разговаривал с кем-то по телефону. Но едва завидев гостя, он тут же положил трубку на аппарат, встал и вышел из-за стола навстречу вошедшему.

— Как долетели, Борис Павлович? — первым делом поинтересовался хозяин кабинета.

— Спасибо, хорошо, но было бы лучше, если бы я никуда не вылетал — погода в Ялте превосходная, а в Москве духота, — ответил Кулагин.

— Ничего, сегодня же вечером вы можете вылететь обратно и завтра в это же время будете нежиться на пляже. Или гулять по Никитскому ботаническому саду.

— Как говорится, ваши бы слова… — по губам тренера пробежала едва уловимая улыбка.

Предложив гостю сесть на стул с широкой спинкой, Спрогис вернулся в свое кресло и сообщил:

— Мы вызвали вас в связи с одной деликатной проблемой, к которой вы имеете отношение. Вот послушайте, пожалуйста, вот эту запись, — и Спрогис нажал на клавишу портативного магнитофона, который стоял у него на столе и на который Кулагин поначалу не обратил никакого внимания.

Из магнитофона донесся голос… самого Кулагина, а его собеседником был молодой игрок «Крыльев Советов» и сборной СССР Сергей Капустин. Его любимчик, человек, которого именно он и ввел в элиту советского хоккея. Ведь Капустин был уроженцем города Ухты в Коми АССР и играл за тамошний «Нефтяник». Играл так здорово, что сразу обратил на себя внимание маститых хоккеистов, которые ранее выступали в московских клубах. Одним из них был спартаковец Валерий Березовский, который однажды рассказал о Капустине самому Борису Майорову. Но легендарный хоккеист… не разглядел в юном игроке большого таланта и не вызвал его в «Спартак». А вот Кулагин, наоборот, разглядел. Когда к нему пришел ухтинский тренер Ковалевский — его бывший ученик по Оренбургу, где Кулагин после войны был наставником местной команды, и рассказал, что у них есть весьма интересный паренек, который может вырасти в выдающегося хоккеиста, то Кулагин не стал откладывать это дело в долгий ящик и решил посмотреть на этого самородка воочию. После чего сказал всего лишь одну фразу: «Глина есть, фигура будет!». И взял Сергея в «Крылья Советов». А уже спустя год, в 72-м, Капустин отправился на свое первое серьезное соревнование — на Универсиаду, которая проходила в Лейк-Плэсиде. И там показал себя во всей красе. После этого его карьера в большом хоккее пошла по накатанной.