– Вот интересно, – наконец точно пробуждаясь от своей задумчивости, молвила Владелина, как и понятно не ведающая о прибытие Першего, ни о том, что столь остро стоит вопрос о ее изъятии, ни о том, что жизнь наставников нынче повисла на тонком волоконце. – Коли у них, у девочек нет душ. Они, что ж как-то будут отличаться от нас, от мальчиков и меня? И если, да? То как?

– Почти никак, – принялась пояснять альвинка, и, протянув навстречу девушке руку, помогла сойти с зыбуши. – Ведь Удалой или Уголек также не имеют душ, однако, умеют любить, ласкаться. Они могут быть преданными, видят сны, тоскуют. Единственно чем девочки будут отличаться от мальчиков, это тем, что будут более послушными, и не станут грубить, своевольничать или озорничать. И, конечно, они будут более уважительны к вам, моя дорогая госпожа, никогда не позволят себе какой грубости.

– Ох! – недовольно дыхнула Влада и зыркнула на царицу, оглаживающую ее зеленый сарафан и рукава голубой рубахи. – Вещунья Мудрая я же уже говорила, – дополнила она, и, повернув голову вправо, всмотрелась в появившиеся пятнами на дороге повозки. – Братосил не грубил мне. Он, правда, резко отозвался о Кали, но я не сержусь, потому как по первому тоже была ошеломлена ее видом. И еще чего-то молвил глупое про тень.

Девушка смолкла и неспешно, придерживаемая под руку царицей, вышла на полотнище ездовой полосы, почитай на ее середину, остановившись таким образом, чтобы видеть приближающиеся повозки с девочками.

– Он мне просто помешал, – добавила юница погодя. – Он болтал без умолка, и я не смогла собраться с мыслями. – Вещунье Мудрой девушка говорила все как есть, ибо чувствовала та любит мальчиков не то, что рани. – И потому во лбу возникла боль… такая резкая. И так как я не пью вытяжку уже месяца три. Она, та боль не смогла выйти слезами. Тогда мне так… так захотелось закричать, уж и не знаю, что… но однозначно такое, чтобы Брат смолк. А он вдруг взял и сам замолчал.

– Мне очень, что такое с вами случилось, госпожа, – полюбовно проворковала Вещунья Мудрая, и, обняв правой рукой девочку за стан, привлекла к себе и нежно поцеловала в висок. – Так жаль…

– Да ничего, что ты. Ерунда какая та… И чего вы так с Кали только беспокоитесь, – не менее ласково отозвалась Владелина, плотнее прижимаясь к царице и чувствуя истончаемую той любовь. – Я бы не закричала, сдержалась. По-видимому, оттого и течет юшка, да?

– Да, – подтвердила догадку Вещунья Мудрая и сызнова облобызала Владу в щеку и приголубила на голове долгую косу, походящую на ее, только ноне плетеную самой рани Черных Каликамов. – Это очень плохо, когда идет юшка и также плохо, если вам хочется закричать. Это вредно для вас, подрывает ваши силы и здоровье. Рани Темная Кали-Даруга наверно о том сказывала. – Юница торопливо кивнула. – Вмале она обучит, вас подавать зов и тогда вы более не будете зависимы от крика и томления. Но это будет погодя, и тому долго надо учиться. Сейчас же кричать нельзя, ибо все лечение каковое проводит Травница Пречудная и рани Темная Кали-Даруга находится в опасности, потому недопустимо, чтобы вас тревожили во время обряда. Духи, гомозули, альвы и, конечно, мальчики это знают, почему только Братосил, я не пойму, прервал вас? – вопросила уже словно у девочки царица.

Одначе, Владелина не стала отвечать, понеже в словах мальчика тогда уловила огорчение по поводу не принятия его чувств, которое и вылилось в желание ее задеть. Девушка это поняла много позже, когда отоспавшись, успокоившись смогла вновь прокрутить произошедшее в голове… Впрочем о том она ни кому не сказала ни Кали, ни Вещунье Мудрой, ни Небо, оного вчера днем видела в капище. Отец был столь расстроен произошедшим, и, усадив ее на колени, долго не отпускал, хотя она пришла на встречу не к нему, а к прибывшему Воителю. Старший Рас нежно прижимал ее к груди, целовал в макушку и гладил волосы, многажды выспрашивая, что произошло с ней давеча:

– Как моя драгость он тебя задел? Что сказал? – умягчено произносил Небо, и в голосе его покачивалось волнение.

– Да не задел, Отец, никак не задел он меня, – не менее ласково отвечала юница, ощущая тревогу Бога, не совсем понятную и единожды страшась, что ее откровенность навредит мальчику, к которому всегда испытывала братские чувства. – Я же сказала Кали, что просто помешал. Не хочу более о том говорить. В самом деле, сколько можно. Кали, Огнь, теперь ты… потом, непременно, Воитель, выскажется. Ну, потекла юшка. Ну и чего в самом деле тревожиться, как будто в первый раз со мной такое.

– Это всегда плохо, обаче, сейчас совсем не кстати, – дыхнул Небо и сие дуновение по всему вероятию, задело голубой свод залы, и оттуда тотчас осыпались на пол зазвончато застучав малыми крохами капельки воды.

К стоящим Владе и Вещунье Мудрой неспешно подошли Двужил и Ратша и остановились подле царицы. Двужил, как ему и указывала рани, старался быть как можно дальше от госпожи. А следом за ними, где-то в трех-четырех метрах, застыли спешившиеся альвы и гомозули, не смеющие подступить ближе к этой четверке. Вещунья Мудрая еще раз поцеловала девушку в волосы, и, выпустив из объятий уставилась взором в уже и вовсе зримо нарисовавшиеся повозки, катившие навстречу к ним по дороге, погодя, молвив обращаясь к гомозулю:

– Двужил, распределишь прибывающих девочек по количеству отроков в каждую семью. А там духи и мальчики пусть сами выберут себе жен.

– Кха, – немедля отозвалась Владелина, и, порывчато качнув головой, засмеялась. – Представляю, как мальчики будут выбирать. Это, значит, ратникам достанутся самые пригожие, ибо кто ж захочет пререкаться к примеру с кулаком Граба.

– Ну, я ему не позволю кулаками размахивать, госпожа, – весьма серьезно откликнулся Ратша, и как ему указала кивком царица, обошел ее и встал слева от девушки.

– Ага, ты сам как войвода выберешь себе лучшую, а самую никудышную отдашь Липку, – все также посмеиваясь, проронила Влада, и, повернув голову в сторону юноши благодушно на него глянула. – Мне и впрямь жалко Липка. Что ему достанется?

– Тоже, что и иным, дорогая госпожа, – встрял в беседу гомозуль, оный последнее время не то, чтобы разговаривать, но даже смотреть боялся на свою ученицу. По большей частью отмалчиваясь… страшась ляпнуть чего-то не то и получить стрелицу от демоницы. – Они не больно будут отличаться друг от дружки, уж как-нибудь духи уладят разлад меж детьми. Вам только не стоит о том беспокоиться, госпожа.

Двужил если и обращался к Владелине, так в такой нескрываемо самоуничижительной форме, что всяк раз вызывал тем в ней досаду. А порой и волнительное раздражение, каковое тотчас подхватывала Кали-Даруга и еще сильней пылала в отношении главы гомозулей гневом, стращая его сиянием своих двух черных очей. Однако, так как Двужил не позволял себе ничего непотребного в отношении госпожи и выполнял предписанное Родителем, гнев рани не доходил до той черты, после которой из ее третьего, и в основном кажущемся неживым, глаза могла вылететь стрелица.

– А ты, что царица уйдешь? – спустя какое-то время вопросил Двужил, когда первые повозки с девочками подъехав достаточно близко остановились в нескольких метрах от них и с них начали сходить прибывшие.